Русский балет Дягилева

Возможно, было бы точнее, если бы заметка называлась «Парижский балет». Ибо новый балет, который был показан прошлым вечером в Театре Принца, не мог быть сотворен нигде, кроме космополитического Парижа, где моды в искусстве, как и в одежде, меняются с головокружительной скоростью в отчаянной гонке за оригинальностью и в стремлении «сказать последнее слово». Новый балет под названием «Кошка» определенно является «самым последним писком», и сколько бы мы ни рассматривали его с презрительным снисхождением, надо сказать, что балет имеет и хорошие стороны, помимо новизны[1065].

В Британии модернизм пустил более слабые корни, чем где-либо в Европе, частично из-за прикрепленного к нему ярлыка легкомысленного импортного товара.

Если курс, которым следовал Дягилев между 1918 и 1922 годами, помог англизировать балет, то политика, одобряемая им после 1924 года, дала обратный эффект. Казалось, что компания не задерживается больше в родных для Британии «холлах», а слоняется по фойе дорогих отелей, которые выросли на Лидо и Лазурном побережье как грибы. Для изощренных зрителей, устраивающих шум при периодических нисхождениях Дягилева в Лондон, балет был не искусством, пустившим корни в танцевальных студиях по всей стране (труппа сторонилась провинции), но импортированной «причудой», слившей в единое братство представителей высшего общества и высокой богемы.

Кроме того, от более широкой публики дягилевскую аудиторию отличала еще одна особенность: большое число мужчин-гомосексуалистов, зачастивших на его спектакли в конце двадцатых. Рецензия Филипа Пейджа о сезоне Анны Павловой 1927 года в «Ивнинг стандард» особо подчеркнула этот момент:

Балетный сезон мадам Павловой в Ковент-Гарден, который начался через несколько недель после окончания визита труппы Дягилева в Театр Принца, дает возможность ознакомиться с двумя противоположными типами балетного представления, оба из которых имеют своих многочисленных поклонников. Публика для каждого из них далеко не одна и та же. Вы не сможете увидеть в Ковент-Гарден юношу с ниспадающими волосами, исступленно выражающего свою признательность Сержу Лифарю вместе со множеством других свистящих[1066].

Не один Пейдж замечал присутствие большого числа гомосексуалистов среди дягилевской публики. В июле 1928 года Герберт Фарджон, театральный критик «Вог», посвятил этому феномену значительную часть своей статьи: