Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания

– Не новорожденные, а вновь рожденные, – гордо и многозначительно сказал Сережа. – Приходят такие челы в лохмотьях и в обмотках на ногах. «Хозяин, – говорят, – дай работу! Что скажешь, то и будем делать». Я и взял их работать. Ребята исполнительные. Скомандуешь им: «Рыть, хлопцы, отсюда и до полудня!», они и роются в земле, что твой трактор… Землю, кроты, просеяли на глубину штыка и английский газон посадили. Следить за ними, конечно, надо, но работать, черти, умеют. Денег им я не даю. Мы так наперед уговорились: все заработки отсылаются на Украину, там у них семьи живут… Я же их кормлю и за постой плачу. Правда, они и тут сэкономили: поселились у Штапикова.

Славка Штапиков являл собой персонаж, достойный итальянского послевоенного кинореализма. Мать Штапикова была фронтовой вдовой и фигурой в поселке уважаемой. Она работала почтальоншей и без устали разносила по дачному лабиринту не только письма и газеты, но и денежные переводы. В советское время, получив пенсию или инвалидное пособие, пенсионер или ветеран войны от щедрот душевных оставлял письмоносице то полтинничек, а то и рублик. Курочка по зернышку клюет. Почтальонша Штапикова аккуратно прятала накопления в многократно штопанный чулок, а потом вкладывала их, деловито, как белочка, в свое хозяйство. Было оно довольно крепким: теплый дом с подведенным к нему магистральным газом, курочки, сад с яблонями, подножный корм – редиска, морковка… Но ничто не вечно под Луной, тем паче – под подмосковной. Однажды осенью добродетельная вдова попала под ливень, вернулась с работы промокшей до нитки и простывшей, а к Старому Новому году умерла, бедолага, от воспаления легких.

Славка и при жизни матери баловался зеленым змием, а тут вообще пошел винтом. Привел в дом Вальку-тотошницу которую трезвой никто в Загрязнянке никогда не видел. Молва рассказывала, что она была в прежней жизни московской гранд-дамой, но однажды попала на ипподром, что на Беговой, и хронически заболела тотализатором. Ах, серые, каурые, гнедые!.. Валентина профукала на неумелых ставках все, вплоть до стелек в ботинках. Потеряла столичную квартиру, прежнюю семью и нашла последнее пристанище у Штапикова. Собутыльника, с которым – пьяней вина! – познакомилась у пристанционного кафе, символично прозванного загрязнянцами «Разлукой».

Неженское это дело – любить: потому что нелегкое. В редкие минуты просветления Валька-тотошница оправдывала свое перманентное хмельное состояние трудной любовью к Штапикову. Он же мадам Тото к каждому сучку в Загрязнянке ревновал, но при этом отличался нравом тихим и незлобивым. Славка был из разряда тех мужей, которые борются с любовниками жен путем отпиливания ножек у кроватей. У них с Валькой не было разделения на «инь» и «ян», оба они были пьянь. К тому же Славка отличался исключительной ленью. Если бы он знал что-нибудь о буддизме и переселении душ, он бы наверняка возжелал стать в новой жизни змеей: она, как известно, даже ходит лежа.

Прогуляв скромные материны накопления и нехитрую мебель, передушив и общипав всех кур, Штапиков с мучающейся неутолимой жаждой мадам Тото вплотную столкнулись с классической проблемой: денег нет, а выпить хочется! И тогда Славку посетила эпохальная и конгениальная идея, вряд ли ранее приходившая кому-либо в голову по обе стороны Атлантики. Тем более – обитателям страны, где двенадцать месяцев зима, а остальное – лето. Одно дело – такой в прямом смысле слова бизнес без крыши в тропиках, совсем другое – в России… Ибо Штапиков задумал продать… крышу собственного дома! Правда, не будем максималистами, не всю, где-то и продолжать жить надо. За бутылкой теплой «Стрелецкой», романтично прозванной в народе «Мужик с тяпкой», алконавты остановились на паллиативном варианте: загнать только половину крыши. Благо почтальонша с ее беличьим темпераментом при советском «царе Тимохе» все делала на славу дом был покрыт прекрасной оцинкованной жестью. Стараниями Штапикова и его подруги половина ее и была благополучно вырвана вместе с гвоздями, а потом затолкана нескрупулезному застройщику.

Не прошло и двух недель, как от «крышкиных» денег осталась лишь пустая тара. Перед Штапиковым вновь встала во весь сорокаградусный масштаб привычная дилемма: пить или не пить? И тут уже спасительная мысль пришла в задурманенную скачками и паленым спиртом голову Вальки-тотошницы: дом надо начать сдавать! Причем только ту половину, где вместо крыши небо. Кому? Не все в нашем многострадальном Отечестве безнадежно! Оказалось, в желающих разбить бивак по-загрязнянски дефицита не было. Благо в державе двух Шевченок – кобзаря и футболиста – отважные романтики и предприимчивые герои еще не перевелись.