Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания

Фрицы определили его на принудработы на завод «Телефункен», где дядя Костя научился понимать и любить технику. Вернувшись после Победы в родные пенаты и прямым ходом отправившись в бериевскую шаражку, умелец и в Гулаге занимался все тем же – собирал и настраивал мониторы и телевизоры. Так что Мизовцу-младшему нажить состояние именно на теликах сам Господь велел. А там, где большие деньги, – и большие амбиции.

Возжелав расширить свой участок, телебизнесмен, ставший в последнее время настолько ленивым, что, купив бытовые приборы, даже не пытался узнать, как они работают, без большого труда соблазнил жадного до водки Штапикова. Почем алконавт уступил соседу свою загаженную латифундию, никому не известно. Но, продав дом, сын почтальонши бросил коммунальный малороссийский курень без крова на произвол судьбы. В очередной раз оказались на улице и безответные Серегины Вовка с Колькой.

– Больше мы не встречались, – вспоминал об этих двух бойцах загрязнянского строительного фронта Сережа. – Рассказывали мне только, что оба они вернулись к себе в Сумы. Жизнь их сложилась, как у всех. Один из них, говорят, потом повесился, а другой зарубил топором тешу… – Серега ностальгически вздохнул. – Больно уж пацаны были задорные!

Впрочем, свято место пусто, как утверждают служители культа, не бывает. Вскоре у Сережи появился Сашка – истинный мастер на все руки. Тоже с Украины, кажется – из Чернигова, и тоже не без некоторых причуд.

– Денег мне, Сергей Иваныч, не давайте, – с самого начала поставил свое условие Сашка. – Когда закончим стройку, вы мне сразу все отдадите и тут же домой отправите.

Серега был идеалистом, он искренне верил, что любовь – это когда не спрашивают, откуда берутся деньги и куда они деваются. Он, естественно, на Сашкино условие согласился и, как жизнь показала, был не прав. Не сразу, но – в перспективе.

О себе Сашка рассказывал мало. Наследников у него быть не могло, это Сережа понял сразу. У человека с такими заработками, как Сашкины, могли быть только дети. Впрочем, мужиком он был деловым. Все, за что бы Сашка ни брался, у него в руках горело. Он на даче и электропроводку провел, и каминную трубу фигурно выложил (на сам камин денег у Сереги не хватило, монументальная труба, похожая на статую Церетели, без дела до сих пор стоит), и нагреватель воды со стиральной машиной в ванной установил, и тканью вместо обоев стены обтянул, и игривые наличники вырезал… Сашка был из породы тех работящих ребят, которые даже после секса, еще не встав с кровати, сразу начинают штукатурить. Четыре месяца парень пахал без малейшего баловства, а когда пришла пора прощаться, получил сполна положенную зарплату. И сказал сурово, будто на фронт отправлялся:

– Не поминайте лихом, Сергей Иваныч! Господь даст, еще, мабуть, и свидимся…

Взял поутру котомку, перекинул ее за плечо и обреченно пошел, сутулясь, к станции. Таков уж советский характер: мы прощаемся навсегда, ибо знаем, что трезвыми нас больше никто не увидит.

Ночью Сергей проснулся от того, что кто-то скребся – тихо, посапывая и постанывая, – во входную дверь. Сперва мой друг подумал, что это Дыма, вечно беременная, гулящая кошка, вернулась после полночного хоровода. Но когда после строгого, хозяйского окрика: «Кыш, сука!» шум не прекратился, а – наоборот – стал более настойчивым и явственным, Сережа вынужден был пойти посмотреть, в чем дело.

На пороге застыл на четвереньках грязный и исцарапанный Сашка. Как живой! От него громко пахло не то пищевыми отбросами, не то теплой водкой, которой только что вымыли пепельницу.

– Ого! – присвистнул Серега. – «Незваный гость хуже Гагарина», – сказали марсиане. И – в дым трезвый, как я понимаю?

– Иваныч, прости ради Христа!.. Пусти погреться… – взмолился Сашка, не поднимаясь с четверенек. И тут Сережа заметил, что Сашка был в одних семейных трусах в мелкий горошек.

Хлопнув залпом стакан спитого, холодного чая, оставшегося от ужина, разобранный на части мастер на все руки был «для сугреву» запеленут Серегой в старый, лиловый салоп и начал рассказывать историю, леденящую даже самую черствую душу. «Декамерон» отдыхал!

…С выпивкой Сашка давно завязал, когда-то даже за тридцать гривен к бабке из Конотопа с этим делом за заговором обращался. Однако с предотъездной ночи Сашку мучили нехорошие предчувствия.