Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания

…Когда мы с Серегой подошли к логову Штапикова, оно представляло собой весьма затейливый терем-теремок. Та часть дома, над которой сохранилась крыша, больше походила на заброшенный пункт приема стеклотары. Вся несложная биография сына почтальонши, любившего «огненную воду» не меньше, чем аборигены Огненной земли, читалась в штабелях пустых бутылок, расставаться с которыми Славка не решался, а сдать в пункт стеклотары не мог – дотащить посуду без гужевого транспорта сил не было… Другая же половина, без крыши, вовсе не зияла болью и безнадежностью, как яма в старушечьем рту после выпавшего зуба. Наоборот! Украинские гастарбайтеры, активно используемые на загрязнянских стройках, превратили штапиковскую половину дома то ли в дикий пляж под Одессой, то ли в ооновский лагерь африканских беженцев.

Отдав на откуп малороссийским постояльцам свою исконную территорию, Славка закрыл пьяные глаза на их модус вивенди. А дела творились в четырех стенах с набухшим от влаги потолком преживописные. Половина без крыши весело пестрела зонтами и тентами, под каждым из которых обретался со всем его скарбом заезжий пролетарий. На веревочках сушились трусы, рушники и портянки. На месте некогда аккуратных грядок почтальонши чернело костровище, вокруг которого восседали на чурбаках и перевернутых ведрах представители наемной силы из Ближнего Зарубежья. Только что повечеряв, как бурлаки на Волге, ложками из общего котла, они готовились беспечно отойти ко сну и отдали себя в полное распоряжение злобных загрязнянских комаров.

Если бы не ухо параболической антенны на соседней даче, картинка была бы совершенно идиллической, в стиле полотен передвижников. В нее, правда, не укладывались первобытные шалашики, сложенные работягами на улице – вдоль фундамента почтальоншиного дома. Эти строения, видимо, позаимствованные совками у разложившихся под воздействием западной цивилизации племен пустыни Калахари, представляли собой куски шифера и пластика, прислоненные под углом к стене. Под такими навесами были устроены лежанки из куч тряпья и старых матрасов. Как мне потом объяснили, места под бушменские шалашики Штапиков, оказавшийся прирожденным менеджером новорусского типа, тоже сдавал. Читать худо-бедно книжки он так и не научился, зато к печатной продукции относился с неподдельной любовью, особенно – к денежным знакам.

Трудившиеся у Сереги исполнительные Вовка и Колька на правах ветеранов загрязнянской перестройки жили у Штапикова в привилегированных условиях: непосредственно в доме, естественно, без крыши над головой, зато на деревянном полу. (Между нами говоря, Славка подумывал и его выломать, но ему вовремя объяснили, что покупателя на сопревшие старые доски он не найдет). Хлопцев такой образ жизни вполне устраивал. Жили они, конечно, грязно, но при этом сохраняли, как могли, душевную чистоту. С росистой зорькой парубки отправлялись на стройку, где Серегина дача росла, как опара из бадьи, а вечером возвращались в штапиковские спальни под холодными подмосковными звездами. За честную работу Сережа – добрая душа! – порой позволял бойцам дачного фронта принимать у него душ в вынесенной во двор кабинке-купальне с бочкой дождевой воды и устраивать в шайке легкую постирушку… Все бы так и шло – по живому сердцу и в добрую охотку – благо погоды стояли на редкость теплые и не дождливые, если бы не непредсказуемый нрав мадам Тото.

Штапиковская дама сердца пропала.

Эта сенсация облетела всю Загрязнянку со скоростью гонконгского гриппа и даже затмила новость о том, что Мытищинский районный суд в знак протеста против инсинуаций алчных американских акционеров «ЮКОСа» запретил продажу акций «Майкрософта» на нью-йоркской фондовой бирже. Если раньше Валька каждый Божий день канючила у прохожих между рынком и гастрономом рубли и червонцы, теперь у станционной платформы даже образовался временный вакуум.

Слухи о ее исчезновении блуждали самые разноречивые.

Одни загрязнянцы, наиболее оптимистично настроенные, предполагали, что, задумав начать новую жизнь, тотошница тайком от непросыхающего и категорически ревнивого Штапикова сдала часть заветной стеклотары в пункт приема пустой посуды и на деньги от этой классической коммерческой операции смотала в Москву. В столице же явилась королевой в изгнании на ипподром и враз выиграла на бегах целое состояние. А какой – скажите на милость! – шланг лакированный бешеными деньгами будет делиться? Баба она практичная: не раз утверждала, что любовь мужики придумали, чтобы женскому полу денег не платить.