Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания

Тявкали собаки, орали что-то несусветное мужики. Братан Толян напряженно всматривался в белое пустое поле перед ним, кое-где усеянное вешками тощих березок. И тут сзади нас, на меже, показался уазик Петровича. Но за рулем был не он, а другой мужик. Он тормознул рядом с нами и начал кричать:

– Эй, ты, в красном! Уходи отсюдова!

Я принялся оглядываться, никак не полагая, что это относится ко мне. А мужик не унимался:

– Вали отсюдова, тебе говорят! Всех зверей, сука, распугаешь!

Я опешил: еще на куцых уроках ботаники в школе нам объясняли, что звери – все, кажется, кроме приматов – видят окружающее исключительно в черно-белых тонах. При чем тут моя красная куртка, купленная в давно почившем парижском «Маркс энд Спенсер» на бульваре Осман? Или мы собрались зимой под Тулой охотиться на обезьян?

На помощь пришел Толян:

– Они считают, что красный цвет зверей отпугивает. Надень ты эту куртку наизнанку! Так тебя и леший не узнает.

А какого цвета у меня изнанка? Оказалось, темно-синяя. Подходит. Дрожа от холода, я вывернул куртку и тут же превратился в Человека-невидимку.

И тут неподалеку, а потом совсем рядом зазвучали выстрелы. Один, второй, целая очередь!.. «Гринпис» отдыхал.

– Юрка, гад, палит! – не на шутку возбудился Толян. – Опять дичь на него повалила. Уволю, сволочь!

Братан выпучил глаза и лихорадочно озирал окрестность, где ровным счетом никого не было. Видимо, гон пошел левее нас, по распадку, нам же не доставалось ничего. Очень быстро шум стал затихать и вскоре возобновился снова – но на этот раз резко правее. Нас как будто дразнили. Толян, красный от возбуждения, завыл, как разъяренный хищник:

– Вот падлы вонючие! Ноги моей здесь больше не будет!..

Он рванул в ту сторону, где шел бой, но вовремя остановился: это было бы нарушением правил охоты, да и под пули можно было легко попасть. Чтобы разрядить обстановку и успокоить братана, я решил отвлечь его от лосиных реалий:

– Слушай, а волки тут бывают?

– Ты еще тигров вспомни… Какие, к черту волки! – огрызнулся Толян. – Ни хрена в этой дыре не бывает!

– А это что? – обомлел я, увидев огромную серую зверину, как по заказу выходящую из леска сзади нас. Прямиком на меня!

Толян вскинул карабин, мгновенно развернулся и обмяк:

– Фу ты, к лешему! Это же собака!

Это и в самом деле была охотничья собака, очень крупная лайка. Полкан решительно направился прямо ко мне, осевшему на снег, чтобы не попасть под Толянов прицел, и преданно лизнул меня в нос.

– Ядрена простокваша! – ахнул Толян. – То ли собака дурная, то ли ее хозяин… Вконец оборзели: собаки под пулями так и шастают!

Неожиданно, как по команде, все разом стихло. На дороге показался уазик Петровича. Он медленно ехал вдоль межи, прокладывая колеи мужикам, которые волокли косуль, оставлявших за собой на снегу тонкий красный пунктир. Приблизившись к нам, егерь вышел пузом вперед навстречу Толе:

– Трех баранов завалили и самочку!

– А где же твои лоси с кабанами, Петрович?! – взвыл, наступая, братан. – Где?!.. Я даже стволов не продул!

Но к Петровичу на козе было не подъехать:

– Продуешь! Еще не вечер, Лексеич! Вот чайку попьем, и я поставлю тебя на рельсы… Замочишь и кабана!.. – Старый боец не скрывал своего довольства: – Да ты посмотри на моих волчат! Ах, волчатки! Ах, хороши!..

Старший егерь гордо, как индейский вождь после поголовного избиения соседнего племени, озирал орлом свою «волчью стаю». Телогреечная, плюшевая команда едва ли не отплясывала дикий ритуальный танец вокруг уазика, через задние дверцы которого забрасывали трупики диких коз. Мне на мгновение показалось, что языческим разгулом вчерашних колхозников был покороблен даже Толян-братан, зачерствевший душой на крутых тропах российского большого бизнеса.

А Петрович твердой рукой вел свою партию:

– По коням, хлопцы! Айда на нашу опушку, чайку попьем! Традицию нарушать нельзя…

Все с гиканьем принялись залезать в машины, и тут я обнаружил друга Серегу, жалко притулившегося на заднем сиденье Слона.

– Н-н-не могу больше! – стуча зубами, как кастаньетами, с натугой выдавил он. – Окоченел до печенок, у меня даже нос не сморкается!.. Если сейчас же не дадут пожрать, я здесь полягу навеки…

К счастью, вскоре мы остановились. Из безразмерного уазика на полянку выпрыгнули человек десять охотников, двое последних вынули из нутра непомерно грязной машины дачный складной столик. Как на скатерти-самобранке, на его пластике появились миски, тарелки, картонные коробочки, Сережа оживился, ноздри его раздулись, почувствовав съестное. Глаза его ласкали салатики, колбаску, студень… Петрович величественно кивнул Казику, и ординарец тульского бога охоты поставил в снег у стола две больших – по полтора литра каждая – бутылки минералки. Сережа сразу скис после затяжных страданий на морозе он ожидал чего угодно, но только не «нарзана» «для сугрева».

– Надо было бы за водкой сгонять, – просящим тоном произнес он, следя за выверенными движениями Казика, разливавшего воду по мятым бумажным стаканчикам.