Русский язык в зеркале языковой игры

(12) [Римлянин—о похищенных сабинянках]:— Они все царапаются,, как кошки! Я был в сотне сражений: меня били мечами, палками,, камнями,, стенами и воротами,, но енразу мне не было так скверно(Л. Андреев, Прекрасные сабинянки, I).

(13) Цыганята бегают, грязные— смотреть страшно. Взять такого цыганенка, но- мыть его мылом, и он тут же помирает, не может вытерпеть чистоты(А. Толстой, Похождения Невзорова, или Ибикус).

(14) Умолкли все. И в мертвой тишине

Стучали слезы в грязные тарелки(«Чукоккала». Е. Шварц).

(15) /Соля Шварц привел с собой жену в фиолетовой шали с бахромой, женщину, годную в гренадеры и длинную, ш степь,о мятым, сонливым личиком на краю(И. Бабель, Ди Грассо).

(17) Что такое клиент?— Червь!

• Что такое бумажка?— Гранит!(Е. Петров, Сильная личность).

(18) Москвич любил пиво, Маховик-Датский, кроме водки, ничего в рот не брал(И. Ильф—Е. Петров, Двенадцать стульев, XIII).

(19) [О команде, которая лишь чудом избежала поражения] Московские динамовцы в матче с новороссийскими футболистами буквально ходили по лезвию ножа(ТВ «Время», 8 апр. 1996).

(20) Автомобилист, сбивший семерых прохожих, разбивший три машины и врезавшийся затем в витрину магазина, через три дня приходит в себя в госпитале и видит склонившегося над ним врача в белом халате.

— Ну как, доктор, мои дела?—еле слышно спрашивает он.

—А вот как, любезный: мне принесли анализы, в вашем алкоголе почти нет крови.

(21) [Нерон] ухитрился сострить по поводу театра в тот самый момент, когда представлял собой только футляр для собственного меча(А. Бухов, О древних остряках).

(22) Воздух в зале[суда] был до такой степени сгущен, что многие дамы, любительницы уголовных дел, совершенно спокойно клали на него свои легкие шляпки(В. Буренин, Мертвая нога, I).

(23) ...в дворницкой сидело, пило чай и откровенно любовалось Гришиной мягкой бородой убогое существо не толще вилки—черная юбка до пят„(Т. Толстая, Поэт и муза).

Казалось бы, приведенные примеры (не говоря уж о хрестоматийных гоголевских шароварах, в которых «можно бы поместить весь двор с амбарами и строением») убеждают в безграничности преувеличений. Это, однако, не так И. Мандельштам [1902], кажется, первый подметил, что и гипербола должна знать меру. По его мнению, в примерах из Сервантеса и Рабле «юмор почти исчезает вследствие крайности преувеличения: “если бы не несколько глотков хорошего вина, взятые мною, желудок высох бы до такой степени, что как нитку меня можно было бы продеть через иголку”»; «Рабелэ завидует господам, не нуждающимся в портных; “у них уши так велики, что одно можно превратить в панталоны, сюртук и жилет, а из другого легко сделать шинель”. Смеха это место не вызовет, вследствие преувеличения искажения» [Мандельштам 1902: 309]. Где же проходит граница допустимого? Почему приводимые Мандельштамом гиперболы действительно трудно признать удачными, если допустимы даже «шаровары шириной в Черное море»? Дело, видимо, в том, что приведенные нами гиперболы имеют количественный характер, это количественные преувеличения, тогда как гиперболы Сервантеса и Рабле включают действие — настолько фантастическое, что его трудно себе представить.

Е. А. Земская одна из первых обратила внимание на проблему гиперболизации в русской речи [Земская 1959; РРР 1983]. Интересные наблюдения, иллюстрируемые примерами, приводились также в работах других авторов (см. о них [Крысин 1988]). Однако специальное рассмотрение этого вопроса началось в русистике только в конце 80-х годов, в работах Т. В. Шмелевой [1987] и JI. П. Крысина [1988].

В работе Т. В. Шмелевой рассматриваются специальные показатели преувеличения и непреувеличения — около двух десятков единиц.