Русский иероглиф. История жизни Инны Ли, рассказанная ею самой

– Простите, я по поводу получения визы в Советский Союз. К кому мне обратиться?

У них глаза на лоб лезут. Смотрят, как на марсианку.

– Что, простите? Визу?

– Да.

– Ой, минуточку.

И уходят за дверь.

Появляется другой сотрудник, явно рангом повыше. Усаживает меня в кресло, предлагает чай, конфеты “Красная Шапочка”, расспрашивает, что и как. Когда доходит до вопроса, кто родители, я называю: Ли Лисань.

– А! Так вот оно что! – говорит он в полнейшем изумлении. – Извините, я сейчас вернусь.

И опять оставляет меня одну. Жду, жду. Теперь входит другой человек, помоложе. Явно какого-то низкого ранга. И несет в руках большую книгу, старую, регистрационную, заполненную от руки. Открывает: “Посмотрите, пожалуйста. Это вы?” Там моя фотография – совсем еще девчонка, и моя подпись.

– Да, это я.

– Очень хорошо. А вы знаете, – тут он принимает серьезный вид, – что по нашим законам вы остаетесь советской гражданкой?

– У меня давным-давно китайский паспорт.

А про себя подумала: где вы были со своим гражданством, когда я сидела в тюрьме?

Посольский пытался настаивать. Я в ответ даже повысила голос.

Тут он словно испугался и попятился за кулисы. Через минуту-другую возвращается сотрудник, который со мной чаи пил, начинает успокаивать:

– Вы, пожалуйста, только не волнуйтесь. Он у нас молодой, неопытный. Всё нормально. Мы вам визу с китайским паспортом оформим.

И в мае 1984-го я впервые после “культурной революции” выехала в СССР.

Глава 9 В Москву! В Москву!

1

На этот раз мы ехали китайским поездом через Монголию.

И вот первая русская станция, крошечный полузаброшенный поселок; поезд прибыл ночью, мы с мужем вышли – огляделись, ужаснулись: ни души, пусто, почтовое отделение закрыто. А мы во что бы то ни стало должны были получить денежный перевод от двоюродного брата Толи: в Китае поменять юани на рубли было тогда невозможно, так что у нас ни копейки советских денег. Чудом разыскали женщину, работавшую на почте, разбудили ее, и пока нашему составу меняли колеса под советскую колею, получили перевод. На другое утро мы проснулись, поезд подъезжал к Улан-Удэ; я гляжу в окно, а вдоль путей стоят какие-то строения, маленькие, низкие, но при том не сараи. Зачем они? Я не знала, что такое индивидуальные гаражи: в тогдашнем Китае не было частных машин, откуда взяться таким гаражам.

Но в целом не могу сказать, чтобы та поездка меня особо вдохновила. Вернувшись в Пекин, я обобщила свое впечатление так: люди, может быть, стали жить лучше. Когда я училась в 10-м классе, в основном были коммунальные квартиры. Сейчас у родственников отдельное жилье, хрусталь, ковры. Но общий уклад жизни – темы бесед, интересы – все такое же, как раньше. Никакого движения, никакого развития. А мы за это время столько пережили. И даже, несмотря на всю китайскую специфику, куда свободнее обсуждали пути дальнейшего движения, в газетах писали о казарменном, феодальном социализме… Умы кипели. А тут большинство родных и друзей, как только начинались политические разговоры, сразу уводили тему в сторону.

И вдруг началась череда похорон генсеков. Андропов правил недолго, Черненко еще короче. Каждый раз Китай присылал своего представителя, постепенно повышая статус: с Брежневым прощался посол, с Андроповым кто-то из партийного начальства, а в день избрания Черненко я ехала в пекинском автобусе и слышала, как пассажиры говорят: “Интересно, когда он помрет, кого от нас пошлют?”

Наконец, настала эра Горбачева. Навсегда запомнила его владивостокскую поездку. Мы с мамой в тот день заболтались, телевизор не стали включать; вдруг распахивается дверь, на пороге стоит мой десятилетний Дима и осуждающе спрашивает:

– Вы что же, Горбачева не хотите слушать?!

Он оказался прав: в горбачевской речи прозвучала китайская тема, он фактически протянул Китаю пальмовую ветвь. Вскоре нас с мамой как русистов стали приглашать на посольские приемы. Конечно, все было гораздо более сдержанно, чем сейчас. Один раз работники посольства попробовали прозондировать почву, насколько я “своя”, и спросили, читала ли я книгу Владимирова “Особый район Китая”. Имелись в виду так называемые яньаньские дневники кадрового разведчика Парфена Власова, который работал под журналистским прикрытием и печатался под фамилией Владимиров. Книга вышла в 1973-м огромным тиражом, в ней разоблачался Мао, рассказывалась история отстранения от власти партийных конкурентов будущего кормчего, прежде всего Ван Мина.

– Читали? Что о ней думаете?

– Мне, может быть, трудно судить, – ответила я осторожно. – Но подруга моей мамы, которая лично знала Владимирова, очень сомневается в том, что это все он сам писал. Потому что, по ее воспоминаниям, он был совсем другим человеком.

Собеседник слегка скривился, но потом один из китаистов (возможно, в погонах) признался мне в личной беседе: “Да, наши ребята хорошо над этой книгой поработали”.

Кстати, о погонах.