Русский Хоррор

Изучая картину в наши дни, понимаешь, почему до своего запрета она стала настоящим хитом и была продана в двадцать пять стран. «Медвежья свадьба» – эмоциональный и жуткий хоррор, действительно снятый так, чтобы понравиться целевой аудитории. Это при том, что режиссеры оперировали саспенсом, не зная о существовании такого приёма. Отметим, что Эггерт лично исполнял главную роль графа-оборотня и по мрачной выразительности мог вполне конкурировать с заокеанским Белой Лугоши в образе Дракулы.

Однако с этого момента хоррор на долгие годы перестал существовать в советском кино как чистый жанр, призванный развлекательно ужасать. Искусство насильно ограничили пропагандистскими рамками. Так что практически любой фильм становился либо героизацией тружеников и воинов социализма, либо обличительной агиткой пороков западного общества. Но последнее позволяло киноужасу проявить себя хотя бы фрагментарно. Как, например, в фантастической «Гибели сенсации» 1935 г., которую поставил А. Андриевский. За плечами этого режиссёра был весомый опыт работы в театре, а также в политотделе Красной армии. Поэтому неудивительно, что фильм Андриевского идейно получился антикапиталистическим, антимилитаристским, но с настоящими хоррор-элементами.

В основе картины – повесть В. Владко «Идут роботы», явно черпавшего вдохновение из пьесы чеха Карела Чапека «R. U.R.». В абстрактной капиталистической стране, где герои расплачиваются долларами и носят имена Джек, Джим, Мэри, Чарли, гениальный ученый изобретает роботов, призванных заменить людей на заводах и фабриках. У инженера-идеалиста благие побуждения, но правители видят в механизмах не только тупую рабочую силу, которая не захочет бастовать и поднимать восстания, но и оружие для ликвидации бунтовщиков.

Это драма о противостоянии угнетенных и угнетателей, с пафосом, революционным посылом и с целенаправленно пугающими сценами, где появляются страшные механические монстры. Каждое появление роботов обставлено так, чтобы вызывать трепет у зрителей. В таких эпизодах Андриевский сработал как сугубо жанровый режиссер. Он достиг успеха, вызвав у публики по телу мурашки от просмотра. По большому счету советское правительство допускало подобное кино как остросюжетную конструкцию, вызывающую не только требуемые мысли, но и истинные эмоции. И, в редких случаях, не зацикливалось на проявлении в фильме «чужеродных социалистическому искусству элементов». В конце концов, хоррор-приемы Андриевского оправдывались художественной дискредитацией «проклятого капитализма» и его научно-технического прогресса, служащего исключительно для порабощения трудовых масс.

Конечно, «Гибель сенсации» была исключением из правила «не снимать бессмысленные, жестокие и вульгарные картины». Посему в других случаях осознавший себя русский киноужас, дабы не умереть, толком не родившись, проявился в наиболее удобной для жанра фольклорной форме – киносказке. Мы будем говорить об этом подробно в следующей главе, разбирая творчество одного великого режиссера. Но прежде давайте упомянем еще одну Гоголевскую экранизацию, относящуюся к «страшному кино».

Речь идёт о «Майской ночи» (1940). Н. Садковича. По воспоминаниям его современников, фильм настолько не понравился Сталину, что участь картина была решена сразу: кануть в забвение. К счастью, этого не случилось, хотя сам фильм в итоге почти никто не видел. Притом, что «Майская ночь» – редкий пример мистики с элементами ужаса в стерильном кино эпохи Сталина. Картина цветная, что для довоенного синема тоже значительная редкость и, нужно сказать, весьма зрелищная с неплохим визуальным стилем. К сожалению, после разгрома «Майской ночи» Садкович ушел в документалистику. И можно лишь догадываться, что так не приглянулось «отцу народов». Ведь фильм в сути своей не сильно отходит от фабулы самого Гоголя. Возможно, эпизоды с утопленницами-русалками, сделанные прямо-таки в русле западных киноужасов 20–30-х гг., показались Вождю чуждыми для «его» кино, в котором, как известно, не было места «западным» формам.

Стилистически «Майская ночь» достаточно жесткая мистическая притча, по форме снятая в особой гоголевской интонации. Там, где у Гоголя и у классика русской киносказки Роу взрывной смех, у Садковича больше лукавая усмешка, переходящая в настоящий ужас перед открывшимся человеку сверхъестественным. Но в те времена, разумеется, все киногерои должны были трепетать не перед потусторонним, а перед конкретным человеком. Возможно, поэтому фильм на многие годы был предан забвению.

Мастер страшного кинообраза – сказочник Александр Роу

Читающие нас любители советского кинематографа спросят, как можно связывать имя Роу с фильмами ужасов. Ведь он снимал детские сказки. Ответим честно: мы не хотим спорить с общепринятым мнением и раздувать какую-то сенсацию. Так что, предлагаем просто взглянуть на творчество Роу под другими углом.