Русский Хоррор

После Войны Роу снял фильм по повести Гоголя «Майская ночь, или Утопленница». Интересно, что в этой картине нет хоррор-элементов, могущих испугать зрителя. В кинопостановке нет даже полноценного саспенса, который создавал бы напряжение или, как минимум, заставлял чувствовать слабоватую тревогу. На примере этой постановки видно, как режиссер отдаляется от стиля, явленного в первых работах. «Майскую ночь…» Роу снимал, играя не с настроением зрителя, а с визуальным рядом. Лубочные декорации в этом фильме пестрят на экране, не давая прочувствовать языческую мистику гоголевского пейзажа.

Мы не верим, что Роу добровольно отказался от своего мрачного стиля. Наши сомнения подтверждает опыт «Василисы…» Но однозначно стоит признать иронию судьбы: известнейший мастер советской киносказки не смог передать мрак, что был заложен в повести классика русской мистической прозы. Конечно, это произошло в силу партийной идеологии. Прискорбно, но факт.

Последними в череде условно мрачных кинокартин Роу являются «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1961). В них не чувствуется и следа жутких элементов первичного режиссёрского стиля. Но постановку это вовсе не портит. Этот фильм – качественная, веселая мистика с ярко выписанным колоритом Малороссии, где чего только нет: пузатый Пацюк, в рот которому сами прыгают вареники, самоходящие мешки и глуповатый черт, вечно попадающий в передряги. Мистика «Вечеров…» озорная, по настроению приближенная к «Сорочинской ярмарке» через темы и образы балагана. Уж очень светло выписана у Гоголя подобная чертовщина, в отличие от «Вия», где все серьезно и по-настоящему жутко.

Самому Роу мистика Гоголя была крайне близка. В поздних фильмах режиссёра ярко проявлялась эстетика сказочного балагана («Варвара-краса, длинная коса» и «Огонь, вода и медные трубы»), где вроде бы привычные для Роу сказочные кинозлодеи Кощей с Бабой-ягой предстают не страшными, а смешными. Усложняет историю «Вечеров…» только фрагмент такой исторической реальности, как визит Вакулы в Петербург к царице. То, что Гоголь вставил его в свою повесть, добавило работы для Роу. Ведь до «Вечеров…» советский режиссер никогда не описывал объективную реальность. Мотивы реальности/современности звучат лишь в более поздних работах мастера.

«Вечера на хуторе близ Диканьки» – безусловная жемчужина советского кино. Вне зависимости от причастности к жанру хоррор, этот фильм заинтересует любителей мистики. Например, пузатый Пацюк понравится им не только ролью обжоры, но и воплощением библейского греха чревоугодия. На сцену его встречи с Вакулой органично ложатся православные апокрифы о постящихся святых, которых демоны соблазняют едой. Солоха же – явный грех похоти. Конечно, христианские аллюзии вряд ли были заложены в фильм, снятый при советской власти. Но показательно, что А. Роу сохранил в своей работе скрытые подтексты Гоголя. Остается только сожалеть, что мастер не поставил больше фильмов, касающихся мистической литературной классики, к визуализации которых у него был несомненный талант.

«Вий»

Сказочность гоголевских мотивов привлекала советские киностудии. Но элемент балагана в них отталкивал серьёзных режиссеров, а карнавальность комичного зла, возможно, смешила. Крупные художники обращали внимание на мрачные истории мастера. Поэтому время подходило к экранизации по-настоящему жуткого произведения.

Великий кинематографист И. Пырьев, имевший за плечами руководство главнейшей советской студией «Мосфильм» задумал экранизировать «Вия». Но в желании воплотить на экране классику режиссёр разрывался между повестью Гоголя и романом Достоевского «Братья Карамазовы». В итоге Пырьев выбрал книгу Федора Михайловича, а постановку «Вия» доверил дебютантам, выпускникам Высших режиссерских курсов. В итоге молодежь не оправдала надежд. Отснятый материал разочаровал руководство «Мосфильма», как раз по причине своей «серьезности и реалистичности», хотя предполагалась сказка в духе прошлых экранизаций Гоголя («Майская ночь, или Утопленница» и «Вечера на хуторе близ Диканьки»).

Как видим, наиболее жуткую картину мастера желали загнать в прокрустово ложе сказки. Но, будучи насквозь жанровой, история вышла за идеологические границы. Чего, например, не было, когда к формату сказки адаптировали нейтральные произведения Гоголя, где страшное выступало в качестве сюжетного и стилистического приёма, а не главной цели – напугать. Здесь же хоррор не стерпел.

Для исправления ситуации нужен был опытный киносказочник. В этот раз привлекли не Роу, а другого мастера – А. Птушко. Любопытно, что в титрах он значится всего лишь как «худ. рук. фильма и постановщик трюковых сцен», хотя является полноценным создателем картины. Птушко участвовал в создании спецэффектов, подбирал эпизодических исполнителей под образы монстров, утверждал облик каждого из множества вариантов.