Немалую долю повествования занимают приготовления к ритуалу договора с нечистой силой. Интересно наблюдать, как деревенские спорят, кто будет выкапывать крест и, спалив его, отправится в часовню, чтобы освятить уголья сгоревшего распятья. Но не только через страх героев зрителю передаётся напряжение фильма. Картина с самого начала внушает чувство неизвестности и тревоги пениями церковного хора за кадром. Они органично оттеняют мрачный видеоряд с пустошью и крестом посреди мертвой реки.
Эффект приближения потусторонних сил естественно вытекает из среды, где развивается история. Но из-за того, что в работающих на жанр приемах техника и спецэффекты задействованы не так плотно, как в других картинах, нам не приходится наблюдать воплощения мистической сущности. Акцент «Черной магии…» поставлен именно на реалистичности. Единственным фантастическим элементом можно считать стакан, что перемещается по столу при чтении деревенскими жителями колдовской книги. Эту сцену можно назвать мистической так же, как прилет ворона в комнату к цыганке, который разбил в апартаментах зеркало в ознаменование смерти ее мужа.
Несмотря на то, что мистические элементы здесь имеют фантастическую форму, эта киноистория реалистичнее большинства советских жанровых фильмов. Но, к сожалению, из-за довлеющего реализма она отходит от мистики и превращается в бытовую повесть. И вместо того, чтобы свернуть назад, к жанровой канве, эксплуатирует утратившую в актуальности на момент своего выхода критику коммунизма. Режиссеры подают ее через ряд образов. Например, деревенского дурачка, косящего в годы продовольственных репрессий под Сталина, сорванных знамён и радиоприемников, которые вещают идеологические гимны, пока динамик не разобьют камнями.
Вероятно, критика прошлого была главной целью фильма, и ради этого хоррор был поставлен в услужение. Интересно, что антисоветский посыл «Черной магии…» контрастен на фоне снятого на пятьдесят лет раньше «Кащея Бессмертного» (1945). Там, эксплуатируя жанровые элементы, зрителю вкладывали в голову четкий идеологический посыл. Но если в фильме Роу это было оправдано военным временем, то здесь – нет. Попытка переосмыслить прошлое ни к чему не привела, так как свелась к простой издевке над символикой ушедшего режима. Хотя события фильма тоже разворачиваются во время войны, тема которой дает хоррору большую свободу. И с помощью жанра позволяет иначе посмотреть на травматические события прошлого.
Конечно, в кризисные 90-е годы высказывания на антисоветские темы выглядели бессмысленно. Но, как бы там ни было, на примере «Черной магии…» и «Дины» видна независимость, появляющаяся у позднесоветских режиссеров. Снимая жанровые фильмы, они начинали высказываться о важных для себя вещах, даже если эти «больные темы» не трогали сердце массового зрителя так сильно, как социальный триллер с Охлобыстиным или «Грань» Репиной.
Об упырях и оборотнях
К концу перестройки качественное развитие советского хоррора остановилось. В то время режиссеры использовали методы, открытые ранее их коллегами, и не искали новых техник для создания жуткого эффекта в картинах. Становящийся же популярным отход от школы советского кино, за неимением новых ориентиров, был чреват ошибками. Тем не менее, мастера их не боялись, но допускали – из-за чего, даже если снимали нечто новое, качественно все равно вынуждены были топтаться на месте.
Так что говорить о свежих тенденциях в развитии жанра сложно. Проще осветить темы, на которые снимались картины того времени. В продолжение описанной выше «дьявольщины», советских кинематографистов в 90-е заинтересовала нечисть типа вампиров и оборотней. В тяжелый период для советского кино появились две экранизации известной повести А. К. Толстого. Первую из них, «Семью вурдалаков» (1990) поставили реж. И. Шавлак и Г. Климов. Они, подобно другим своим коллегам, решили не следовать принятым канонам и оторвали историю от литературного первоисточника.
История Шавлака и Климова несколько отличается от оригинала. О чем повествует история Толстого, мы подробно рассказали в главе «Готика. Реалистичный ужас…». Здесь лишь отметим, что действие фильма перенесено в современность и развивается в нескольких локациях, и герой посещает дом вурдалака в глухой провинции не случайно, а по заданию редакции журнала, где работает.
О цели поездки ничего не сказано. Зритель понимает, что его ждёт, лишь с прибытием героя в деревню. Проводник рассказывает журналисту истории о множестве самоубийц и вурдалаков, которые обитают в тамошней местности, и вообще называет её «проклятым местом». Характерно, что за неимением вменяемого бюджета на спецэффекты жуть нагнетается исключительно сюжетом. К визуальным средствам внушить тревогу можно отнести только одежду семейства, встретившего журналиста. Одетые в древние тулупы, герои словно вышли из прошлого. Возможно, режиссер хотел показать, что деревенские там и остались, а река, по которой пришелец добрался к семье, отделяет её от реального мира.