Русский консерватизм и его критики: Исследование политической культуры

Сама Екатерина II была противоречивой фигурой. Исполненная, кажется, искреннего желания принести пользу принявшей ее стране и избавить ее от стигмы деспотизма, она, тем не менее, гневно реагировала на любые предложения формально ограничить ее монаршие полномочия. Она знала, что в России царят и беззаконие, и бедность, но в своем занявшем целую книгу опровержении критического описания России французским аббатом Шаппом д’Отрошем она без всякой иронии могла заявить, что «в России положение обычных людей не только не хуже, чем во многих других странах, но в большинстве случаев даже лучше»[2]. Путешествуя, Екатерина познакомилась с действительным положением своих подданных- крестьян, и тем не менее в письме к Вольтеру она могла с недрогнувшим лицом утверждать, что «в России нет мужика, который не ел бы курицы, когда ему угодно, а с некоторого времени они предпочитают курам индеек»[3]. Она впервые в русской истории позволила основать частные типографии, но, недовольная некоторыми публикациями, подвергла их авторов преследованию. В то же время она не запрещала ввоз книг из-за границы, включая и «подрывные» работы Вольтера и Руссо.

Эту непоследовательность можно счесть лицемерием, но более убедительное объяснение следует искать в своего рода интеллектуальной шизофрении, разводившей желания и реальность и держащей их в отдельных отсеках. У Екатерины были продолжительные и откровенные дискуссии с французским философом Дени Дидро, приезжавшим в Санкт-Петербург в 1773 году по ее приглашению, в ходе которых он пытался заставить императрицу осознать, как много вещей в ее стране устроено неправильно. (Про себя он считал ее деспотом[4].) Екатерина вежливо слушала, но в конце отклонила его критику, сказав: «Вы работаете только на бумаге, которая все выдержит… в то время как я, бедная императрица, имею дело с человеческой кожей, которая намного более раздражительна и тонка»[*]. У нее были идеалы, но, в отличие от Петра I, как только они наталкивались на сопротивление, она сразу же отступала. Ее жизненная философия, как и ее темперамент, требовала, чтобы мир принимался на своих собственных условиях, какими бы они ни были.

И все-таки при всех колебаниях, отличавших культурную политику Екатерины, общественное мнение в России впервые дало ростки именно во время ее правления, примером чему может служить жизнь Николая Новикова (1744–1818). Этот интеллектуал в своих периодических изданиях осмеливался высмеивать благостный екатерининский образ современной России и призывать ее подданных вести себя в соответствии с самыми высокими моральными принципами. Но на этом он не остановился. Он основал большое издательское предприятие, которое распространяло серьезную и полезную литературу, а во время голода организовало помощь пострадавшим. Все эти акции были беспрецедентными для страны, где власть находилась вне критики и все, что касалось общественных дел, исходило сверху. В конечном счете это дорого стоило Новикову, потому что, по вышеназванным причинам, государственный аппарат просто не мог допустить никаких частных инициатив, даже филантропического характера.

Выходец из обедневшей дворянской семьи, Новиков получил поверхностное образование и не говорил ни на одном иностранном языке. В возрасте 16 лет он был исключен из школы «за лень и прогулы». Тем не менее он был назначен секретарем Уложенной комиссии, созванной Екатериной (о Комиссии ниже более подробно), где получил уникальную возможность познакомиться с проблемами страны, особенно теми, что касались купеческого сословия и крестьянства.

В 1769 году в возрасте 25 лет Новиков основал первый из своих сатирических журналов, «Трутень», названный так по ассоциации с паразитическим поместным дворянством. Он был задуман как ответ на сатирический журнал «Всякая всячина», который, хотя формально издавался кем-то еще, на самом деле редактировался самой Екатериной. Скопированное с журнала Аддисона и Стиля Spectator (1711–1712), периодическое издание Екатерины мягко журило русский высший класс за его грубость и стремление к удовольствиям, но никогда не затрагивало серьезных социальных проблем: историк русской литературы заметил, что она напоминала добродушную бабушку, ворчащую на своих внуков. Один из современников высмеивал поверхностность ее сатиры следующим образом: «Ты исправляла грубые наши нравы и доказывала нам, что надобно обедать тогда, когда есть захочется. Твоя философия научила нас и тому, что ежели кто не имеет лошади, то тот непременно пешком ходити должен»[5].