Русский консерватизм и его критики: Исследование политической культуры

Этому способствовало и трехлетнее пребывание русской армии в Германии и во Франции, где у военных была возможность самим наблюдать западную жизнь. К своему удивлению, они обнаружили, что, как писал в 1814 году будущий декабрист Николай Тургенев, «можно иметь гражданский порядок и процветающие государства без рабства». Бестужев подтвердил это впечатление: «Войска от генералов до солдат, пришедши назад, только и толковали, как хорошо в чужих землях. Сравнение со своим естественно произвело вопрос, почему же не так у нас?»[82] По возвращении в Россию их особенно мучило обращение с солдатами, которых изводили и жестоко избивали за малейшее нарушение приказов. Они возмущались также господством крепостного права, никаких следов которого не заметили в Западной Европе. В совокупности все эти впечатления заставили тех, кто провел время за границей, задаться вопросом, не пришло ли время для каких-то существенных изменений в их собственной стране.

Александр I неосознанно подпитывал эти чувства, одобрив, например, перевод «Конституции Англии» Жана Луи де Лолма, книги, первоначально опубликованной в Париже в 1771 году и выражавшей безоговорочное восхищение английской конституцией, предоставившей свободы своим гражданам, озабоченностью английских властей их благосостоянием и корректностью, с которой велись в Англии политические дела. Более того, на открытии польского Сейма в Варшаве 15–27 марта 1818 года Александр пообещал дать России существовавшие в Польском государстве «законносвободные учреждения», как он их называл, когда страна достигнет «надлежащей зрелости»[83]. Речь была переведена на русский язык и передана в прессу, вызвав сенсацию, дав надежды либералам и встревожив консерваторов, которые истолковали ее как провозглашение конца крепостничества[84].

И, наконец, примером были либеральные революции, произошедшие в Испании и Неаполе (1820), а в следующем году — в Пьемонте и Португалии. Освободительная борьба греков против турок (1822), которую российское правительство отказалось поддержать из уважения к принципу законности, тоже воспламенила мятежные чувства; этому способствовали, хотя и в меньшей степени, и антиколониальные войны в Южной Америке. Несмотря на то что европейские восстания были быстро подавлены Четвертным союзом, они сильно взволновали русских офицеров, которые чувствовали, что у них тот же самый враг, что и у европейских повстанцев, — реакционная монархия.

Начальный этап того, что превратилось в заговор декабристов, выглядел достаточно безобидно. Около 200 офицеров, действуя под влиянием этих разнообразных факторов, в 1816 году основали Союз спасения, секретную организацию, сильно напоминавшую масонские ложи, с которыми многие из членов тайного общества были связаны. На следующий год они сменили свое название на Союз благоденствия, российский аналог немецкого «Tugendbund», возникшего в Восточной Пруссии при французской оккупации. Как и его немецкий образец, Союз имел несколько отделений для содействия филантропии, просвещению, правосудию и экономическому развитию. У него не было никаких политических устремлений, не говоря уже о революционных — настолько, что его уставы выражали надежду на поддержку его начинаний правительством, как это было в Восточной Пруссии. Уставы призывали распространять среди русских людей «истинные правила нравственности и просвещения, споспешествовать правительству к возведению России на степень величия и благоденствия, к коей она самим Творцом предназначена». Союз объяснял свою секретность желанием избежать «нареканий злобы и зависти»[85].

Несмотря на исходные намерения, Союз благоденствия вскоре приобрел политический характер. В 1821 году, отчасти в ответ на европейские революции, отчасти из-за опасений привлечь внимание полиции, он самораспустился; ориентированные на филантропическую деятельность члены вышли из организации, конституционные монархисты обосновались в Санкт-Петербурге, а республиканцы на юге. Первые стали известны как Северное, а вторые — как Южное общество.

Петербургская группа, испытывая влияние британских и американских образцов и, кроме того, видя вдохновляющий пример в Верховном тайном совете 1730 года, выбрала конституционную монархию. Своего рода интеллектуальными наставниками для общества были три француза: де Лолм, Бенжамен Констан и Дестю де Траси. Конституция этого общества, подготовленная Никитой Муравьевым, наделяла царя, обладавшего полномочиями президента Соединенных Штатов, правом запрещать законы, принимаемые двухпалатным парламентом, названным в подражание средневековой Руси «вечем», но монаршее вето могло быть преодолено большинством из двух третей депутатов. Страна должна была быть децентрализована и стать федерацией из 13 государств плюс Финляндия. Крепостное право подлежало отмене. В других положениях конституции гарантировалась свобода слова и прессы, а также безопасность собственности.