Русский консерватизм и его критики: Исследование политической культуры

В возрасте четырнадцати лет Чаадаев поступил в Московский университет, но с началом войны с Францией перешел в Семеновский гвардейский полк, в рядах которого сражался во всех великих битвах 1812–1813 годов сначала в России, затем в Германии. По возвращении домой он встретился и подружился со многими из будущих декабристов, а также с Карамзиным и Пушкиным. В феврале 1821 года по причинам, которые до сих пор ставят в тупик его биографов, Чаадаев подал в отставку с военной службы и ушел в частную жизнь. Вскоре он подпал под обаяние мистицизма, охватившего в то время Европу. М.О. Гершензон считает, что этот феномен обязан своим появлением «наполеоновской эпопее, тому ослепительному ряду событий колоссальных, неожиданных, как бы явно направляемых какою-то сверхъестественною силой и уличавших в бессилии человеческую мысль, которая недавно, в философии XVIII века, провозгласила себя всемогущей»[*].

Следующие три года Чаадаев провел в путешествиях по Европе, пытаясь вылечить в значительной степени надуманные болезни (видимо, желудочного характера). Вернувшись домой в 1826 году, он отгородился как от друзей, так и от общества в целом и в состоянии уныния написал (на французском, его русский язык был весьма несовершенным) семь философских писем. Якобы они были ответом на письмо Екатерины Пановой, жены жившего по соседству помещика, с которой Чаадаев повстречался в 1827 году И вел откровенные беседы. Сохранилась копия письма Пановой Чаадаеву[*], где она жалуется на душевное недомогание, которому не смогла помочь даже религия¹¹⁴ . Эта жалоба дала Чаадаеву необходимый повод, чтобы сформулировать идеи, мучившие его со времени возвращения из Европы, а именно что русские не имеют будущего, потому что их предки приняли христианство от «растленной Византии, предмета глубокого презрения» северных наций[115]. Этим Россия отрезала себя от прогресса человечества, возглавляемого европейскими народами, и оказалась обреченной на стагнацию. Недомогание Пановой он диагностировал как «естественный результат того ужасного положения, которое задевает все сердца и умы в нашей стране».

Чаадаев воспринял гегельянский взгляд на историю как наделенный смыслом и прогрессивный процесс с тем отличием от Гегеля, что ее высшей целью он полагал не свободу, а слияние человечества с Богом. Цивилизации, отвергшие христианство, как Китай и Индия, не имеют будущего. Это единственный постоянно присутствующий момент в его размышлениях, поскольку по всем другим вопросам он имел привычку менять свое мнение и принимать — по крайней мере на время и порой из чувства противоречия — диаметрально противоположные точки зрения.

Рассуждая о России, Чаадаев писал:

Дело в том, что мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространилось.

Русские были духовными кочевниками:

Окиньте взором все прожитые века, все занятые нами пространства, и Вы не найдете ни одного приковывающего к себе воспоминания, ни одного почтенного памятника, который бы властно говорил о прошедшем и рисовал его живо и картинно. Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя… выделенные по странной воле судьбы из всеобщего движения человечества, не восприняли мы и традиционных идей человеческого рода[116].

У России нет никаких традиций, она только подражала другим, и каждое новое подражание заменяло старые: «Мы растем, но не созреваем».

Несмотря на Реформацию, разрушившую духовное единство Европы, она всегда составляла культурное целое, в котором участвовали разные народы, писал Чаадаев по другому случаю, они наследовали большинство общих идей, а именно «мысли о долге, справедливости, праве, порядке»[117]. У русских не было доли в этом наследстве: законы человечества для них «недействительны». «Одинокие в мире мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума»[118]. Письмо подписано «1 декабря 1829, Necropolis» — Город мертвых.

Логический вывод из этих наблюдений — России следует отказаться от православия и перейти к католицизму, но Чаадаев не сделал его, ограничившись некоторыми смутными замечаниями о ее «схожести» с Европой[119]. Несмотря на слухи, сам он никогда не пытался последовать этому выводу и никогда не отказывался от православия.