Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов»

Картина московских цен будет неполной без характеристики стоимости недвижимости. В начале XVIII в. редкий московский двор стоил больше 200 рублей. Самое дешевое жилище (строение на церковной или монастырской земле) можно было приобрести за 7 рублей. Стоимость большинства объектов недвижимости находилась в пределах между 10 и 100 рублями (76% всех сделок, совершенных в декабре 1703 г.)[717]. Например, двор посадского человека Новомещанской слободы Малафея Никитина, расположенный недалеко от Пречистенских ворот Земляного города, был куплен 11 декабря 1703 г. посадским человеком Басманной слободы Петром Шабыкиным за 29 рублей[718]. 31 декабря 1703 г. стольник Иван Васильев сын Малыгин продал свой двор «со всем дворовым и хоромным строением» возле Петровских ворот за Земляным городом стольнику князю Степану Иванову сыну Ухтомскому за 60 рублей[719]. Двор купца Гостиной сотни Зиновия Колмакова в Алексеевской слободе в том же декабре 1703 г. оценен в 80 рублей[720].

Чтобы закончить характеристику цен в Москве, рассмотрим стоимость крепостных. В ноябре – декабре 1703 г. за человека давали в зависимости от пола, возраста и каких-то других характеристик от 3 до 30 рублей[721]. Самый дорогой крепостной мужского пола стоил 30 рублей. Например, именно за такую цену 17 ноября 1703 г. казачий атаман Максим Фролов продал в Москве тринадцатилетнего «свейского полона лотыша» Юрия[722]. Самой дорогой «рабой» в ноябре – декабре 1703 г. оказалась 18-летняя «чухонка» Анна, за которую 16 ноября 1703 г. посадский человек Василий Полунин заплатил казачьему атаману Савелию Кочету 25 рублей[723]. Однако такая цена за одного крепостного представлялась, несомненно, исключительно высокой. Например, 20 ноября 1703 г. «нежинский житель» грек Александр Иванов за 20 рублей купил сразу трех латышек – вдову Марфу Давыдову и двух девушек (возможно, ее дочерей)[724]. А 10 декабря 1703 г. вдова дворянина московского Пелагея Чаплыгина продала подьячему Ивану Оловенникову сразу две семьи крепостных крестьян (всего 12 человек) за 50 рублей[725]. Средняя же стоимость одного крепостного мужского пола в декабре 1703 г. составляла 12,5, а женского – 9,5 рубля[726].

Итак, рассмотрев оклады и цены 1703–1704 гг., мы можем прийти к заключению, что установленный Петром I налог на бороду (30–100 рублей) был невероятно высоким. Он равнялся далеко не самому маленькому годовому окладу военного или государственного служащего. За 30 рублей (минимальный тариф для уплаты за право ношения бороды) можно было купить пригодный для жизни и не самый дешевый двор в Москве или целую семью крепостных. Нет никаких сомнений в том, что установление таких исключительно высоких пошлин на бороду, во-первых, исходило от самого царя, а во-вторых, не было необдуманным шагом (подготовка законопроекта о бородовой пошлине велась начиная с осени 1698 г., а размер налога на бороду обсуждался еще в 1701 г.[727]).

Есть основания полагать, что за такими высокими, кажущимися фантастическими, налоговыми ставками для бородачей скрывались завышенные представления самого Петра I о благосостоянии его подданных. На это, кажется, указывает одно малоизвестное мероприятие, реализация которого также относится к 1704–1705 гг. По именному указу царя от 1 февраля 1704 г. все купцы должны были под страхом наказания дать истинные сведения о своих реальных торговых оборотах, о движимом и недвижимом имуществе, а также о запасах столового серебра. Полученные данные впоследствии следовало оглашать публично с целью изобличения ложных показаний. За дачу неверных сведений должно было следовать суровое наказание в виде конфискации имущества, четверть которого шла на вознаграждение доносителя[728]. Один такой донос, который 12 июня 1704 г. сделал купец гостиной сотни Михаил Немчинов, привел к обнаружению утаенных купцами Шустовыми 19 478 золотых монет (червонцев, то есть западноевропейских дукатов) и старых русских серебряных копеек на сумму 40 408 рублей 10 алтын 4 деньги[729]. Можно предположить, что этот и другие подобные эпизоды лишь утверждали Петра в его мнении о том, что многие его подданные владеют значительными капиталами[730]. Нужно было лишь найти способ принудить их отдать государству свои сбережения в этот критический год войны. Возможно, введение бородовой пошлины представлялось хорошим, нарочно припасенным на самый последний момент средством серьезно пополнить истощенную государственную казну.

Сколько царь и его агенты рассчитывали получить при введении указа об обязательном брадобритии? Этот вопрос могли бы прояснить данные о количестве напечатанных бородовых знаков, которые следовало выдавать бородачам после уплаты бородовой пошлины в 1705 г. (см. ил. 25 в этой книге).