Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Рискнем предложить новую версию. Решение этого ребуса, с нашей точки зрения, может сводиться к следующей гипотетической схеме. Что, если упомянутые встреча в верхах и разговор об исключении Окуджавы состоялись не в ноябре, как мы считали ранее [c. 312], а во время и в рамках визита министра иностранных дел А. Громыко 12–15 июня во Францию[1484] или непосредственно перед ним? То есть именно тогда, когда весть от агентства Рейтер была свежей и потому наиболее актуальной. В этом случае одновременно вырисовывается и возможная причина «зависания» ситуации, и объясняется четырех-пятимесячный срок этого зависания. И даже становится понятным, для чего вдруг СП устраивал 30 июня(!) пресс-конференцию, где иностранным корреспондентам пытались внушить, что ничего экстраординарного в его стенах не произошло и что, по официальному заявлению Медникова, «Окуджава был и остается членом местной организации Союза писателей и работает в рамках секции лирики».

Так или нет, но понятно, что вроде бы очевидное дело, такое же, как выгорело чуть раньше с Галичем, забуксовало именно в июне. А дальше «укрощение строптивого» проходило уже «под ковром».

Во второй половине октября к делу Окуджавы были подключены новые силы. Интересный факт, который раньше тоже не всплывал, но был доверен Вадиму Сидуру, обнаруживается в дневнике Ю. Нельской:

26 октября. Говорил Дима с Булатом по телефону. <…> Булат беседовал с кагэбешником «за чашкой чая» часа три, и тот требовал, чтобы Булат как-то отреагировал на происки. Приняли компромиссное решение – к Булату придут из «Лит. газеты» и в интервью он должен как-то деликатно намекнуть о своей лояльности.

Но и такой «компромисс» не случился. Что произошло в эти три недели, можно предположить: с вариантом КГБ не согласилась руководящая Партия. Почему?

Что предшествовало «случайной» (как вослед Окуджаве ее характеризует Д. Быков) встрече Окуджавы с Чаковским; почему вопрос о необходимости хоть какого-то его письменного заявления вновь получил актуальность именно в начале ноября, когда главред «Литературки» – уже мягко, не как его коллеги-писатели, – уговаривал (не требовал!) Окуджаву изменить свою позицию?

Тут также появились новые детали. Оказалось, что так же деликатно, как Чаковский беседовал с Окуджавой, Ильин предлагал «кратко и энергично, с политическим акцентом отмежеваться» от Запада и Аркадию Стругацкому. Об этом последний сообщает брату в письме от 24 ноября:

Встретил хорошо, даже за талию, по-моему, обнял, не за стол – в интимные угловые креслица усадил и принялся сетовать на врагов, которые нас так спровоцировали. Ласков был до чрезвычайности.

Там же А. Стругацкий раскрывает и повод, побудивший Ильина к разговору. Об этом писатель узнал по своим каналам:

Во Франкфурте-на-Майне имела состояться выставка книгопродукции издательств ФРГ, всяких там ферлагов. От нас выставку посетили Мелентьев… и руководство «Мира» и «Прогресса»[1485].

Добрались до стенда издательства «Посев». Выставлено пять книг: Исаич «1914», двухтомник Окуджавы, реквизированный Гроссман, «Семь дней творения» В. Максимова и мы с тобой – ГЛ[1486]. Поверх всего этого увеличенные фотопортреты авторов вышеперечисленных и якобы надпись: «Эти русские писатели не примирились с существующим режимом».

Следует пояснить, что ежегодная Международная книжная выставка-ярмарка во Франкфурте-на-Майне традиционно проходит как раз в середине октября. «Провокация врага» и в этом случае не могла оставаться без адекватного ответа с советской стороны. Видимо, в этот момент к делу Окуджавы была подключена тяжелая артиллерия в лице «ласкового» депутата Верховного Совета, кандидата в члены ЦК Чаковского. И пряник, предложенный после долгого кнута, сработал.

18 ноября Окуджава подписывает текст, который, по его неоднократным утверждениям, для него сочинил его друг, писатель Владимир Максимов (с. 297–300).

Снова одна из записей Новохатко, которая датируется нами по содержанию: