Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Рассказывал о том, как его разозлили старики на парткомиссии райкома, вопрошавшие о том, зачем он подписывал письма в поддержку Даниэля, Синявского и Солженицына. Отвечал он находчиво и остроумно, старики не находили продолжения разговора. Насчет Даниэля и Синявского он сказал: «Наше государство настолько могучее, большое, что могло бы не судить литераторов как уголовников». – «Но ведь печать осудила их как антисоветчиков!» – «Печать осуждала и Ахматову таким же образом, а потом выяснилось, что все это липа!» – «Но ведь они преступники, их суд осудил!» – «А я письмо подписывал до суда; кто же может назвать преступниками людей до решения суда?» – «Но все равно было видно, что это преступники!» – «Я знаю преступников более опасных и бесчеловечных, однако они гуляют на свободе. Я могу назвать вам фамилию и адрес бывшего следователя по особым делам, который избивал мою мать, заслуженную революционерку. Он получает пенсию, весь в заслугах, живет отменно».

«Я это им придумал на ходу». – «Этого следователя на самом деле нет?» – спросил я. – «Я не знаю, где он, но мою мать действительно избивали на допросах. И я знаю несколько таких следователей, живущих ныне в почете и довольстве».

4

Как уже известно, дело Окуджавы действительно формально прекратил, «поправив „писателей“», Краснопресненский райком. Он, как прогнозировал Гладков, оставил Окуджаву в КПСС, но объявил ему «строгий выговор с предупреждением» (об этом сообщил в воспоминаниях А. Медников). То, что выговор был снят до июня 1975 года, следует опять же из дневника Новохатко.

Ясно, что для Окуджавы наиболее острая стадия его противостояния с партийно-государственной машиной закончилась публикацией письма. Поэтому и эту хронологическую подборку свидетельств, записанных по свежим следам, необходимо закончить справедливой, по нашему мнению, оценкой того же А. Гладкова. Она содержится в его записи от 29 ноября:

В «Литгазете» письма в редакцию Булата Окуджавы и А. Гладилина, где они отрицают антисоветский характер их произведений, опубликованных за границей.

От Булата Союз давно добивался «письма», но хотели также, чтобы он обругал изд-во «Посев» и тех, кто прикосновенен к изданию книг. Он отказывался: его исключили из партии. В конце прошлой недели дело его должно было разбираться на райкоме. Видимо, его оставили, согласившись на эту редакцию письма, в которой нет ничего его унижающего.

Проговорка в беседе писательских функционеров Наровчатова и Медникова об активном участии в этом «деле» такой «партийной инстанции», как отдел культуры ЦК, еще раз свидетельствует в пользу предложенной нами версии (с. 310–312). Суть ее в том, что это дело возникло отнюдь не по личной инициативе секретаря горкома Ягодкина, как считал Окуджава. Начавшаяся в марте эпопея не была следствием личной неприязни к конкретному писателю и не имела своей целью разовую акцию, – она была частью общего фронта борьбы партии с «тамиздатом». Причем участие ЦК прослеживается на всех этапах дела.