<
Потом сказал точнее: «Устал я от всего этого. Да и кому нужно это донкихотство!» Быть может, он и прав: не тот это случай, когда нужно стоять. <…>
Булат процитировал по памяти свое письмо в «Литгазету», я сказал, что оно хорошо составлено, что я желаю ему скорейшего окончания нервотрепки, чтоб можно было бы писать спокойно.
Видно, ему надоела возня вокруг этого письма, да и перспектива безрадостная… Он боится, наверное, как бы его не исключили из СП, тем самым закрыв путь к публикациям. Год, два продержится, а там? Он не граф Лев Толстой… Я сказал ему, что мне трудно судить – как лучше действовать в подобных обстоятельствах, но, по-моему, он действует правильно.
А между тем дело, рассмотренное на парткоме и с июня лежавшее на утверждении в вышестоящей парторганизации – Краснопресненском райкоме партии, – получило ход. Долгожданная беседа с Окуджавой в этой инстанции состоялась. Д. Быков датирует ее сентябрем. Нам же представляется, что это случилось позднее: возможность властям выйти из тупика без имиджевых потерь дало лишь принесенное в «Литгазету» злополучное письмо.
Здесь необходимо обратить внимание читателя на одну методологическую ошибку: ни мы на начальном этапе работы, ни другие исследователи, по нашим наблюдениям, не учитывали логики устного рассказа и дневниковой (докомпьютерной) записи. Тем самым биографы оказывались в плену того порядка повествования, который отразился в получившихся записях и публикациях. Истинная же последовательность событий может быть реконструирована, если рассматривать каждый эпизод этих рассказов в отдельности. Ведь делясь воспоминаниями, да еще и в свободной беседе (как и в записи беседы по памяти), человек не обязательно придерживается очередности происшедшего. А в интервью еще и следует задаваемым ему вопросам.
В райкоме Окуджаве, кроме прочего, снова припомнили его старые грехи. Иногда он рассказывал эпизоды той проработки [c. 296]. Но теперь мы можем ознакомиться еще с одним его рассказом, который был записан все тем же В. Новохатко – в тот же день ноября 1972-го. Это соседство эпизодов в рассказе также косвенно свидетельствует о том, что написание письма и вызов в райком ненадолго отстоят друг от друга.