Русский Монпарнас. Парижская проза 1920–1930-х годов в контексте транснационального модернизма

Наконец, и Гессе и Газданов рассматривают экзистенциальные проблемы на фоне «эпохи джаза». Их персонажи ищут смысл жизни под аккомпанемент джазовых импровизаций, цыганского пения и фокстрота. Действие в обоих романах разворачивается между одиноким жилищем героя и привычными декорациями города 1920-х годов с его кабаре, ночными клубами и лабиринтами сумеречных улиц. Этот фон, тип персонажа, самопознание, к которому он стремится и которое обретает в конце романа, сочетание эзотерического, психологического, мелодраматического и металитературного содержания, экспериментальное комбинирование разнообразных техник художественной и нехудожественной литературы и взаимоналожение различных нарративных перспектив позволяют сопоставить два этих произведения новой европейской литературы межвоенных десятилетий и даже выдвинуть предположение, что за романом Газданова маячит «призрак» «Степного волка». «Призрак Александра Вольфа», наряду с целым рядом других произведений представителей русского Монпарнаса, интересовавшихся духом и эстетикой «эпохи джаза», демонстрирует творческий потенциал симбиоза западной культуры и русской традиции. Появлению таких произведений особенно способствовала свобода творчества и динамичный контекст диаспоры, в то время как культура метрополии оказывалась во все большей изоляции от внешнего мира.

Часть IV Альтернативный канон. Парижское прочтение русской классики

В предыдущих главах речь шла по преимуществу о том значении, которое имели для творческого самоопределения писателей русского Монпарнаса западная литература и культура, в частности контекст транснационального модернизма 1920 – 1930-х годов. В последней части книги мы обратимся к переосмыслению ими русского классического канона под воздействием приобретенного на Западе эстетического и социального опыта. В представлении эмигрантов «классический» период распространялся, как правило, и на Серебряный век, вплоть до революции (события, которое ознаменовало для них более резкий разрыв с традицией, чем переход к модернизму на рубеже веков). Существует уже довольно обширный корпус исследований, посвященных вопросам преемственности между дореволюционным наследием и литературой русского зарубежья; моя же задача состоит в том, чтобы рассмотреть несколько характерных моментов отхода младоэмигрантов от конвенциальных интерпретаций и национальных метанарративов. В последующих главах речь пойдет от том, как молодые парижане создавали собственный альтернативный канон, пересматривали иерархии, которые для их старших коллег являлись бесспорными, и проецировали на классиков мироощущение, свойственное им самим. Отрицание ими культурной традиции в том виде, в каком она продуцировалась лидерами диаспоры, можно было бы рассматривать как типичный конфликт поколений. Вместе с тем отношение представителей русского Монпарнаса к национальному культурному наследию представляется достаточно уникальным в истории русской культуры XX века (по крайней мере, если вынести за скобки постсоветский период). Исторические обстоятельства сложились так, что младоэмигранты были довольно слабо затронуты системой стереотипов и ценностей, которые обычно прививаются в рамках традиционного обучения в стабильной, структурированной культурной среде. Лишившиеся в подростковом возрасте родной почвы, многие из них не получили систематического гуманитарного образования, поэтому книги и авторов они открывали для себя спонтанно, под влиянием случайных импульсов. Их процесс чтения был гораздо менее обременен культурной инерцией, чем это бывает в случае человека, укорененного в родной среде и осваивающего литературную традицию систематически, вместе с привычным набором интерпретаций. Для младоэмигрантов литературный текст нередко становился самостоятельным артефактом, свободным от культурно обусловленных смыслов и императивов. В силу своего специфического положения между различными национальными и эстетическими традициями они оказались способны к прочтению текста «как такового». Это приводило к установлению неожиданных кросс-культурных связей между произведениями русской и мировой литературы, к самоидентификации с произвольно выбранными и субъективно истолкованными авторами, а в итоге неизбежно вело к переосмыслению классического канона.