Русский XX век на кладбище под Парижем

Заинтригованный этой историей, русский диссидент-эмигрант Михаил Агурский напечатал подробный очерк о Пантелеймонове – в котором он дает романтическое объяснение истории с самоубийством. Молодая красавица-жена Зинаида Крумбах, за которой Пантелеймонов последовал из Палестины в Бейрут, предпочла не слишком уже молодому тогда Пантелеймонову другого, и тогда химик, журналист (и поэт вдобавок) Пантелеймонов решил исчезнуть… Прослеживая любовную линию в прозе Пантелеймонова, Агурский в одном из его рассказов (показавшихся Агурскому автобиографическими) находит намек на то, что эта юная возлюбленная героя была чьим-то «агентом»… Это, по мнению Агурского, «бросает на всю историю мнимого самоубийства Пантелеймонова какой-то политический оттенок». Слово произнесено, но только чьим могла быть юная Зинаида «агентом» в тогдашней Палестине? Вот если б речь шла (в порядке «перенесения») о самом герое рассказа (или его прототипе, о самом авторе), который лет на 30 постарше героини (а Пантелеймонов ведь еще и до русской революции успел возглавить департамент в Министерстве сельского хозяйства, после же Октябрьского переворота он сотрудничал с новой властью, был послан в Германию, откуда не вернулся, потом работал в Палестине, преуспевал, богател, переписывался с Горьким, писал стихи анонимно…), – такой герой мог оказаться кем угодно… Вероятно, добросовестный писатель М. Агурский, почувствовавший тайный «политический оттенок», выяснил бы все до конца, но в августе 1991 года этот диссидент-советолог (автор вполне обидной для Москвы и вполне ныне актуальной книжки о национал-большевизме) полетел из Израиля на Конгресс соотечественников в Москву и, как сообщает одно израильское издание, там «скоропостижно умер при не до конца выясненных обстоятельствах», не доведя до конца выяснение тайны своего любимого героя-сибиряка…

Известно, что, объявившись после войны в Париже, Пантелеймонов уже был ярым советским патриотом и вовсю сотрудничал в нескольких сомнительного (или несомненного) характера советских изданиях, где добросовестно пересказывал сообщения советских газет о счастливой жизни в СССР («Над океаном русского крестьянства уже горит заря свободной жизни»), к тому же за свой (или за чей?) счет издавал свою просоветскую полемику с Бердяевым, а также имел лабораторию по производству косметики. Не исключено, что он и сам верил в какие-то из своих газетных выдумок, а может, он просто старался «заслужить» право на возвращение в Россию. Именно этот глагол употребляет в своей мемуарной байке, в явно придуманном им диалоге с Карсавиной талантливый и лукавый мемуарист А. Вертинский:

« – Как Вы думаете, Саша, вернемся мы когда-нибудь на родину?

… – Если заслужим, – сказал я».

Вертинский перед возвращением на родину тоже печатал «заслуживающе»-лукавые статейки о загнивающем Западе, но он-то еще был вдобавок всеми любимый певец, а Пантелеймонов не пел. При всей своей горячей симпатии к Б. Пантелеймонову Агурский счел необходимым упомянуть в своем очерке парижские слухи о том, «что Пантелеймонов якобы правая рука советского посла в Париже Александра Богомолова и спаивает по его заданию Бунина и Тэффи» (которые, кстати сказать, пили с ним весьма охотно и очень оба его любили). Намек на это мы находим и в недобрых мемуарах Берберовой. Еще резче о том же сказано в «Биографическом справочнике», приложенном Берберовой к ее мемуарам, в ее заметке о Сергее Маковском, который «пытался провести в правление Союза поэтов некоего Б. Пантелеймонова, человека подозрительного, который был забаллотирован после того, как я потребовала тайного голосования». Более точно (без работы во все еще закрытых архивах) нам это выяснить нынче не у кого, потому я и упомянул о «тайне», унесенной в мирную могилу на Сент-Женевьев.

Впрочем, самым поразительным в бурной жизни Б. Пантелеймонова было другое. В 60 лет (по другим источникам, ему было уже 65 или 68) Пантелеймонов вдруг начал писать прозу. «Литература как-то ошеломила Пантелеймонова, – сообщает Тэффи. – Он ушел в нее с головой, забросил свою большую химическую лабораторию. За четыре года выпустил три книги и приготовил четвертую. И уже за день до смерти нацарапал еле понятными буквами начало нового рассказа…»

Писал Пантелеймонов о дореволюционной деревенской жизни, писал в традициях старой русской прозы XIX века, и критика находила, что он очень талантлив… Однако писательская жизнь его была недолгой: он умер от рака горла в сентябре 1950 года. Да упокоится его прах…

Жена его Тамара Ивановна, маленькая, тихая машинистка из «Последних новостей», ставшая после войны скульптором, похоронена рядом с ним.

ПАРИС (PARIS) ВИКТОР ВИКТОРОВИЧ, 3.12.1887 – 20.05.1942 ПАРИС (PARIS, урожд. АЗАРЬЕВА-СТЕПАНОВА) ЕВДОКИЯ ПАВЛОВНА, 1.03.1890 – 11.06.1943