Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг.

Мы тотчас же с великим князем Николаем Николаевичем Младшим отправились снаряжаться в путь и задолго до рассвета уже следовали к Зимнице. С нами были еще л[ейб]-гв[ардии] Казачьего полка корнет Янов, назначенный состоять при великом князе, да три казака того же полка. Не доезжая верст около десяти до Зимницы, мы решили остановиться и дождаться вечера, чтобы въехать в город впотьмах. Мы сделали привал у сливающегося с Дунаем огромного озера, вдоль берега которого стояли аванпосты от Лубенского гусарского полка. Здесь я встретился с моим старым товарищем Роговцовым, у которого почему-то все лицо было исцарапано и заклеено липким пластырем. Оказалось, что накануне лошадь понесла его в лесу и он об ветви исцарапал себе лицо. С тех пор я его больше не видел. Та же лошадь, как я потом узнал, вскоре после переправы, во время одной из схваток лубенских гусар с черкесами, опять понесла его и врезалась в отступавшую под натиском гусар черкесскую сотню; эта резвая и дурного нрава лошадь настолько и так быстро отделилась от своего эскадрона, что не было никакой возможности выручить любимого всеми корнета Роговцова, который, у всех на глазах, до того был изрублен черкесами, что по окончании дела нельзя было разыскать его останков. Уже совершенно стемнело, когда мы, въехав в Зимницу, без особенного труда нашли дом начальника дивизии. Оказалось, что у него собрались начальники частей, и мы, в ожидании возможности явиться, сели на скамейку возле крыльца. Мы страшно проголодались, так как съестного ничего с собой не взяли; а тут, как нарочно, генеральский денщик из свежего, еще теплого хлеба приготовляет бутерброды. Наконец стало невтерпеж, и я обратился с просьбой к денщику дать нам немного хлеба, но получил категорический ответ, что хлеб, мол, готовится для генерала, и шабаш! Долго еще нам пришлось сидеть на скамейке, нюхая запах свежего хлеба. На этот раз его высочество говорит мне:

— Есть хочется ужасно! Прошу вас, сходите еще раз к денщику и дайте ему за кусок хлеба несколько золотых.

Я опять отправился, рассчитывая верного слугу соблазнить золотом, но моя экспедиция снова не увенчалась успехом, и я получил, несмотря на предложенные червонцы, все тот же роковой ответ, что хлеб, мол, для генерала. После этой новой неудачи пришлось терпеливо ожидать времени представления генералу. Вот, наконец, на лестнице послышались голоса и явственное приказание генерала:

— Проси приезжих.

Мы вошли в комнату и выстроились по старшинству. Генерал, никому не подавая руки, каждого из нас осмотрел с ног до головы и сказал:

— Удивляюсь, зачем его высочество прислал вас ко мне; у меня и своих есть много, управимся и без вас. А впрочем, это — его воля, поэтому будьте при мне.

Генерал поклоном дал нам знак удалиться; мы вышли и опять сели на ту же злосчастную скамейку, а денщик все еще не кончил своей возни с бутербродами, и запах свежеиспеченного хлеба так и стоял в воздухе. Вдруг до нашего слуха долетел сигнальный рожок у турок. Мы подумали, что неприятель заметил приготовления к переправе; но потом оказалось, что это был обеденный сигнал. Вот послышался скрип колес. Это везли понтоны для спуска в рукав Дуная, откуда они должны были пройти в самую реку, взять на себя десант для переправы его на турецкую сторону. Вышел генерал, мы встали и пошли за ним. За генералом тронулись откуда-то вдруг появившиеся войска. Следовали сперва берегом рукава, потом спустились вниз, перешли устланный соломой мостик, еще прошли с версту по сухому иловатому острову и очутились на берегу Дуная. Все время следования соблюдалась полная тишина без всяких разговоров и приказания отдавались шепотом. Впрочем, каждый так хорошо знал свое дело, что и без приказаний, казалось, было бы можно обойтись. Противоположный берег Дуная нам казался черною линией. Ночь была лунная, но иногда набегавшие тучки заволакивали луну, и тогда становилось темно; когда же луна опять выплывала из-за тучек, становилось так светло, что с противоположного берега турецкие часовые, казалось, не могли не заметить стоящих на берегу наших батальонов. Чтобы убедиться, насколько наши батальоны могли быть заметны туркам, я хотел отойти на расстояние, приблизительно равное ширине Дуная, но не успел я сделать около ста шагов, как батальоны мне уже казались черными кустами, тем более что левый фланг действительно примыкал к кустам, где впоследствии был устроен перевязочный пункт. Погода стояла тихая, лишь к утру посвежело. Артиллерия заняла свои места: одна часть ее стала правее сборного пункта, а другая — много левее рощи, в которой был перевязочный пункт, приблизительно против Бардина[422].

II