Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг.

5 июля, в день, назначенный для атаки Шипкинского перевала, наш отряд ранним утром прошел через Габрово и втянулся в ущелье, пройдя которым около 4 верст, круто повернул влево и стал подыматься в гору. Дорога, по которой он следовал, только по названию считалась дорогой, до такой степени пересекали ее вдоль и поперек рытвины и уступы от одного до двух аршин глубины и вышины. Двигаться по ней какому бы то ни было обозу было немыслимо, и когда впоследствии потребовалось препроводить орудия, то их перетаскивали на руках. Во время подъема к вершине перевала от страшной жары было много случаев солнечного удара. Наконец, после невероятных усилий голова колонны и начальство взобрались на верхнюю площадку, где и остановились, чтобы дать время подтянуться отставшим. Это место уже находилось в виду турецкого редута, который предполагалось атаковать; поэтому одна рота рассыпалась по гребню занятой нами площадки. Мы начали в бинокли рассматривать неприятельское укрепление, к которому, должно быть, по тревоге сбегались его защитники для встречи столь неожиданно появившихся гостей. Часть турецкого отряда уже двигалась по направлению к занятой нами высоте, против которой по другую сторону глубокого ущелья подымалась возвышенность со склонами, поросшими молодым дубняком. И вдруг с этой возвышенности грянул по нашей колонне залп, который тем более был неожиданным, что до того мгновения на ней ничего не было заметно, и только впоследствии мы убедились, что она была укреплена двумя ярусами прекрасно замаскированных стрелковых окопов. Дорога вдоль гребня занятой нами позиции поворачивала вправо и, огибая по спуску высоту, шла прямо к редуту. Залегшая рота открыла огонь. Около 4 часов дня наша правая обходная колонна взошла на соседнюю командующую возвышенность, под названием «Зеленое древо», и открыла огонь из орудий; но снаряды не долетали по назначению, и, таким образом, она не могла принести ожидаемой пользы.

О нашей левой колонне, которая, как и правая, тоже состояла из двух рот, пока еще ничего не было известно. Перестрелка все продолжалась; но так как выяснилось, что турки оказались гораздо сильнее нашего отряда, то и решено было, по инициативе и под руководством адъютанта его высочества лейб-гвардии Саперного батальона капитана Ласковского, построить батарею и окопы для пехоты, а ночью занять их. Немедленно приступили к работе, и к закату солнца отряд, занимавший позицию, стоял уже в окопах. Вечером получено было известие из левой колонны, что она по вине проводника болгарина — умышленной или нечаянной — вышла лесом прямо в средину турецкого лагеря и вынуждена была отступить с громадным уроном. Эта чувствительная потеря совершенно изменила предположенный план действий: начальник дивизии отдал приказание оставить занятую позицию и спуститься с гор к подошве на габровскую дорогу. После вторично полученного приказания колонна отступила обратно, к подошве северного склона занятой нами возвышенности. 6 июля собирались люди потерпевшей левой колонны.

В вечерних сумерках я и Ласковский заметили орудийный огонь на горе Св. Николая, о чем немедленно и донесли князю Святополк-Мирскому; гула выстрелов не было слышно, и мы только видели, как беспрестанно вырывались из жерла пушек вспыхивавшие красным пламенем и мгновенно потухавшие столбы огненного дыма. Очевидно, производилась атака отрядом генерала Гурко, и, вероятно, дело уже подходило к концу. Об оказании поддержки нечего было и думать, помимо темной ночи, и расстояние до шипкинских турецких позиций было слишком велико, чтобы поспеть вовремя. От Габрова до места расположения нашего центрального отряда, оставшегося после неудачного наступления 5 июля, у перевала было около 8 верст; по своей же собственной инициативе эти две роты двинуться на турок не могли, так как, вследствие топографических особенностей местности, они не могли заметить те огни пушечных выстрелов, которые нам были так хорошо видны из Габрова. Когда окончательно выяснилось, что наш отряд не может поспеть на помощь отряду генерала Гурко, великому князю, Ласковскому, Янову и мне подали коней, и мы поскакали к Шипке, питая обманчивую надежду хотя самим лично принять участие в деле. Но совершенная темнота и уже более не вспыхивавшие огни выстрелов, что было несомненным доказательством прекращения боя, понемногу заставили нас образумиться, и мы повернули коней обратно к Габрову. Вышло, что начальник дивизии был опытнее нас и не хотел напрасно тревожить людей; мы же, зарвавшись далее, легко могли бы сделаться бесцельной жертвой нашего юношески пылкого воинственного задора. Поздно вечером прибыл в Габрово генерал Скобелев 2-й вместе с Минским полком 14-й дивизии[442] и принял начальствование над нашим отрядом, и мы таким образом оказались в его распоряжении.

IV