Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг.

Весь путь к Бухаресту мы встречали транспорты с ранеными, ожидающие на станции по нескольку часов очереди отправления, причем люди по суткам не получали пищи. Товарные поезда, следующие в армию, перепутаны были донельзя. Часто отцепливались, по неосмотрительности командиров или начальников станций, вагоны с кладью и отправлялись обратно с Унгена. Целые месяцы приходилось иногда разыскивать затерянные, весьма нужные для войск, предметы. Можно себе представить, какое внимание обращалось на частную собственность, если так поступали с казенным имуществом. На каждой станции назначены были от правительства коменданты из фронтовых офицеров, незнакомых ни с языком, ни с железнодорожными порядками. Кроме того, как всегда у нас, на них было столько возложено обязанностей и формальных отчетностей, что эти труженики положительно теряли головы посреди окружающего их хаоса. При всей энергии и настойчивости, достойной А. Р. Дрентельна, вряд ли ему удастся в корне изменить зло. Принятое им наследство слишком безобразно, и неблаговидные условия, заключенные полевым штабом с правлением румынских дорог, возмутительные контракты с подрядчиками и бюрократическое, умертвляющее все живое отношение начальства к делу будут служить постоянною преградою всем разумным и благим начинаниям его.

20 сентября. К сожалению, я ночью проехал Галац и Борбошский мост и не мог в этот раз осмотреть столь интересующую меня местность. С рассветом мелькнула перед нами грязная Плоешта, а в час дня поезд прибыл в Бухарест, где приходилось до вечера ждать отправления в Журжев[529]. На вокзале неожиданно и несказанно обрадован я был встретить Колю, который, вызванный из слободки добрым Дрентельном, ожидал меня по выходе из вагона. В приготовленном для меня номере я переоделся, и мы отправились завтракать к Александру Романовичу [Дрентельну]. Я нашел его крайне истомленным и озабоченным всем тем, что приходилось ему испытывать. Я воображал, как честная натура его и понятия о дисциплине и порядке должны были возмущаться от существующего хаоса. Его особенно стесняли отношения его к румынским властям, бесчестность и двуличность министров, утративших, как вообще и все растленное румынское общество, все качества патриархального первобытного народа, усвоившего под лоском цивилизации самые низкие и позорные стороны образованного Запада. Ко всему этому растлевающее влияние евреев, царствующих в Румынии над всеми. Дрентельн, однако ж, твердо старается водворить порядок; он еще недавно на должности, но во многом успел: по крайней мере из Бухареста изгоняется немало офицеров. По жел[езной] дор[оге] надеется также ввести хотя какой-либо порядок. Главным препятствием Дрентельну служит отсутствие всякой поддержки со стороны полевого штаба, несмотря на столь щедро рассыпаемые уверения в содействии. Оно и понятно. Слишком многие интересы связаны с тем, чтобы не обнаружить прошлое и не открыть злоупотреблений настоящего. Вообще положение Дрентельна и тяжкое, и незавидное. Задача его в высшей степени неблагодарная, а по характеру своему, особенно при отсутствии связей и, скажу даже, по причине скрытности его, думаю, что место это наживет ему врагов; любя Дрентельна, от души желаю ему скорее другого назначения. Он, впрочем, и сам так понимает положение свое.

Посетил я в Бухаресте нашего канцлера князя Горчакова, проживающего в доме нашего генерального консульства. При нем Фридрихс и несколько чиновников. Он принял нас, как всегда, с особенным расположением. Голова у него совершенно свежа, и суждения большею частью верны; но, как и всегда, самообольщение полное, и в разговоре, продолжавшемся около часу, почти все говорил о себе. Порицал увлечение, с которым объявлена была война против его убеждения, легкомыслие, с которым была она начата при недостаточных военных силах, в чем всецело обвинял Игнатьева, и наконец критиковал не без основания самые военные операции, за недостаточную ширину операционной базы. Он весьма нежно обнял и благословил меня, и я расстался с этим, в свое время несомненно полезным и замечательным русским государственным деятелем. Но Горчаков не сумел оставить вовремя столь блестяще пройденное им поприще; он положительно пережил себя, и теперь общественное мнение, столь всегда склонное забывать прежние заслуги человека, имеет только повод ставить канцлеру в укор настоящие его старческие слабости, мелкое тщеславие, которое уже не окупается благоприятными для России результатами.

Г[ород] Бухарест сделал на меня впечатление провинциального глухого города со столичными претензиями. Рядом с роскошными магазинами, ресторанами и гостиницами главной улицы «Магошой» тянутся целые кварталы безобразных и бедно застроенных, с отсутствием мостовой, улиц, могущих с успехом соперничать с кварталами какого-нибудь города — Тамбова, Кишинева и других подобных богоспасаемых городов обширной Руси нашей.