Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг.

17 августа. Получила записку от мужа[591]. Его с полком отправили на скалы орлиного гнезда, на гору Св. Николая. Позиция эта передовая — турки всего в 600 шагах. Муж пишет, что теперь пока спокойно, что главные силы турок отошли, оставив против нас небольшой отряд, пока не выждут результатов с Плевной, где идет теперь жаркая битва. Вблизи горы Св. Николая воздух ужасный: прилегающие скаты и овраги усыпаны турецкими трупами, которых никто не подбирает. Трупы уже начали разлагаться. Сегодня приезжал из главной квартиры генерал Непокойчицкий, осматривал все позиции и велел всех офицеров, участвовавших в пятисуточном бое на Шипке, с 9–13 августа, представить к наградам. Долго ли мы простоим на Шипке и пойдем ли вперед — никому не известно. Сегодня мы отправили большой транспорт раненых в Тырново.

19 августа. Вышло новое распоряжение: со слов всех вновь прибывающих раненых и больных, тотчас по их приезде, еще не снимая с подвод, записывать их имя, фамилию, место службы, полк и т. д. Пришел транспорт, и мне поручили, вместе с доктором и фельдшером, переписать вновь прибывших. Перенося острую боль ран, усталые и измученные от дальней дороги, томимые жаждой, жарой и мухами, бедные раненые ждут с нетерпением, чтобы поскорей на покой, чтобы сняли с этих ужасных транспортных телег, уложили бы и перевязали бы поскорей, а мы их переписываем; из-за желания облегчить не больного, а себе канцелярскую работу терзают раненых бесчеловечно; сердце за них болит. Я упросила разрешить по крайней мере раздать им пищу и вино, чтобы поскорее подкрепить усталых. Мне сказали, что собираемые сведения почему-то необходимы для науки! С перепиской и распределением по палатам мы втроем провозились от 3 часов пополудни до 10 часов вечера; под конец работали при фонарях, перевязку же окончили лишь к рассвету. В числе вновь прибывших больных назначили в мое отделение одного ветеринарного врача в страшном дифтерите; немало было хлопот для помещения его в монастыре: надо было придумать решение, успокаивающее всех. Чтобы не подвергать раненых заразе, я упросила игуменью уступить нам еще одну келью в конце здания; комнатка эта совсем отдельная и не имеет прямого сообщения с остальными кельями.

20 августа. Сегодня перенесла много огорчений: пищу дали солдатам такую, что в рот взять нельзя. Побежала к смотрителю и к комиссару и заставила их попробовать и сознаться, что такая гадость не обед для больных; лазаретному повару дала денег, и, благодаря его услугам, для своих больных мне удалось приготовить обед, хотя часами двумя позже обыкновенного. Между прибывшими вчера ранеными попался один майор, оказавшийся контуженным в голову. Вчера некогда было обратить на него особенное внимание, но сегодня, при осмотре его, нам обоим показалась контузия его весьма сомнительною, слишком уж здоровый он имел вид и такой веселый, и аппетит у него превосходный. Повязал голову мокрым платком, но жару нет, и платок почти не высыхает. Высказала мои сомнения доктору, но он говорит, что контузия такого рода болезнь, что определенно сказать, болен ли человек или нет, невозможно, а поэтому и отрицать действительность контузии тоже нельзя; и хотя мы оба дня наблюдали этого господина и сильно сомневались в его контузии, но должны лечить, ибо ничем нельзя пока доказать притворства.

22 августа. Два дня не было слышно выстрелов, а сегодня они опять раздаются с Шипки. Знакомые страшные орудийные звуки отзываются болью в сердце. Получила записку от мужа: вчерашний день прошел благополучно; что-то будет сегодня?

24 августа. Сейчас приехал из нашего полка с горы Св. Николая полковник Т., командир 1-го батальона; он, совсем больной, поместился у меня в монастырском отделении лазарета. Мой новый пациент сообщил, что получена от главнокомандующего телеграмма о взятии Ловчи; ожидают, что то же самое постигнет на днях и Плевну. От Т. узнала, что на Шипке многие больны дизентерией, но рядов не оставляют и, продолжая службу, ввиду неприятеля угощают себя по совету врачей рицинкой[592]. На горе Св. Николая все наши вечно находятся под огнем и ожидают ежесекундно, что какая-нибудь пулька отправит в вечность. Переносить это чувство — пытка, какую трудно себе представить. Бомбардировка страшно расстраивает нервы. Т. атлетической комплекции, а теперь он до того расстроен, что от малейшего стука весь дрожит. Подобно всем защитникам горы Св. Николая, Т. ни за что не хотел ехать с этой позиции в лазарет, но муж мой, по праву командира полка, чуть не насильно отправил его к нам в Габрово.

27 августа. Получила письмо от мужа с горы Св. Николая. Сидят они в облаках, в дождевом тумане, в пяти шагах ничего и никого не видно; он продрог и просит прислать теплую одежду. Сегодня солнышко их еще немножко обсушило и отогрело. Турки целый день поддерживали сильную ружейную пальбу и ранили у нас в полку пятнадцать человек.