Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг.

Трепеща, мы все собрались в двух комнатах на первом этаже за лавкой. Бай Дечо был бесстрашным человеком, он не думал ни о женщинах, ни о детях, оставил их там, а нас, меня и Иванчо, зятя моего дяди, повел за собой. Мы вошли в комнату над дорогой, прикрыли ставни на окнах, оставив такие отверстия, чтобы можно было разместить ружье. Там мы обложились мартинками, которые с достаточным запасом патронов купили у солдат по четверти рубля. Мы рассыпали эти патроны вокруг себя и в таком положении с заряженными ружьями в руках, по одному человеку на каждое окно, находились целых два часа. Бай Дечо думал, что мы будем стрелять оттуда по этим зверям, как только они пойдут по улице, и то, скольких из них мы подстрелим, пока они снесут двери, чтобы ринуться внутрь, беспокоило его больше всего, потому что и при таком раскладе мы были обречены на гибель. При всей своей пугливости, я и сам не знаю, откуда в то время у меня обнаружилась смелость, мне и в голову не приходило, что они нас убьют. Только так я объясняю храбрость солдат во время боя. Без нее никто бы и не посмел сражаться. Отчаявшиеся и ободряемые друг другом, они и не боятся смерти, видя ее перед собой. Но этого, благодарение Господу, с нами не случилось.

Вместо черкесов, которых мы ожидали, мы увидели через окна Маслова, коменданта города, восседавшего на своем коне, и целый оркестр музыкантов за ним, играющих на улице, он же, обращаясь направо и налево, ободрял каждого, убеждая, чтобы все занимались своими делами и что неприятель уже отбит. По сути, это было не чем иным, как способом успокоить смятенные души. Сотня черкесов действительно прорвалась через холмы и вышла в село, не помню его названия, на расстоянии 10 километров от Габрово. Они изрубили местного старосту, подожгли школу и отошли в обратном направлении. Во время этой тревоги много народу бежало из Габрово, особенно крестьян из стара-загорской и нова-загорской областей, но все потихоньку пришло в спокойствие. Однако мы уже были перепуганы, не могли успокоиться и все думали о бегстве. Я ходил по городу и все смотрел, нет ли где-нибудь возничих, хоть с повозкой или с лошадью, чтобы убежать из Габрово дальше; но их нигде не было.

Спустя два-три дня вторая паника еще больше ввергла нас в уныние, и мы уже решились уезжать. По счастливому обстоятельству, я нашел и повозку с буйволами, сторговал ее и привез к дому бая Дечо. Мы принялись было грузить кое-что из имевшихся у нас пожитков, вот-вот готовые уехать, когда пришел дядя и стал просить меня не бросать его одного, а остаться и сопровождать его. Я пожалел дядю и отказался ехать, а моя жена ударилась в слезы, настаивая на том, чтобы мы поехали. Дядя прикрикнул на нее, сделав ей выговор, и отослал извозчика. Так мы опять остались в Габрово, где уже нельзя было оставаться и из страха, и от того, что почти все мы разболелись дизентерией. Как я уже говорил выше, в Габрово она приняла масштабы эпидемии.

В разгар заговенья на Богородицу третья угроза вновь напугала нас, и так сильно, что сами габровцы решили бежать, а многие бежали и раньше нас. Бай Дечо и тот приготовился бежать, а дядя тогда раскаялся, что в свое время мы не уехали в более комфортных условиях. Бабушка пришла нас проведать и рассказала, что ей встретился некий учитель, с которым они вместе работали в Самокове, и упомянул, что служит в Красном Кресте и они готовят госпиталь к эвакуации, но он еще не знает, когда они поедут, и добавил: «Если где-то увидишь, что начинают эвакуировать госпиталь, езжай и ты за ними, никого ни о чем не спрашивай; это самый верный знак, что существует настоящая опасность». В 3 часа ночи этот учитель явился с бабушкой сообщить нам, что они уезжают. Мы перепугались, не зная, что делать, куда деваться посреди ночи, не имея ни повозки, ни лошадей. Мы так разволновались, что даже и не думали о том, чтобы ложиться спать. Бай Дечо приготовил двух лошадей, одну для себя, другую для своей жены; даже дядя сказал своему зятю, чтобы тот приготовил ему лошадь, и мы ждали, когда рассветет, чтобы тронуться в путь. Мы решили идти пешком, а старики — остаться, положившись на волю провидения. Спустя некоторое время мы выехали целым отрядом — семья бая Дечо и дядя на лошади; а мы, тетя, их с дядей зять и дети, несмотря на то что маленькие, — пешком.

В доме бая Дечо, которые покинули свой дом и все, что у них было, остались лишь мои родители. Мы оставили им деньги на мелкие расходы, они заплакали, благословили нас, и мы отправились в путь, обещая при первой же возможности позаботиться о том, чтобы забрать их. Как мы ехали, точно не помню, чтобы изложить здесь наш путь; но ехали не только мы, но и огромное число людей, как это было и когда мы переезжали из Казанлыка в Шипку. Мы приехали к Царевой ливаде, остановились там, чтобы отдохнуть, и съели немного хлеба и маслин, которые бай Дечо достал из перекидных сум своей лошади.