Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг.

Этим я утешал себя, потеряв его, и несмотря на то имущество, что мы потеряли, и голые и сирые бежали из Казанлыка, от всего сердца благодарил Бога, так щедро вознаграждавшего мою работу, поэтому я даже и не думал о беде, постигшей нас, если бы судьба не испытала нас вновь и не растревожила так, что едва ли не разрушила нашу жизнь снова. Шла вторая половина ноября, если мне не изменяет память, около 21-го числа, когда турки вновь напали на нас и на этот раз уже около Елены[331]. Они разбили там небольшую часть русской армии, спустились к Тырново и дошли до монастыря Св. Николая, на расстоянии не более 2 часов езды до Тырново. В Тырново, кроме солдат, охранявших склады, и раненых, которых везли из Габрово, других войск не имелось, и все мы замерли в ужасе, когда и правительство собрало архив и казну, погрузив их перед конаком, готовое отступить. Почти весь город приготовился бежать вместе с ним. А меньшая часть вооружилась, чтобы вместе с оряховчанами и лясковчанами выступить против турок и защищаться. Наконец с быстротой молнии разнесся слух, что турки близко и весь Тырново был на ногах, у меня же оставалось всего 2 полнаполеондора, с которыми идти мне было некуда. Господин Балабанов еще занимал пост вице-губернатора, я поплакался ему и попросил занять мне, сколько он сможет; но он сам залился слезами едва ли не больше меня. Я обратился к архимандриту Стефану, но и с ним ничего не вышло, несмотря на то, что я дал ему около 500 лир ассигнациями, он сказал мне, что все, что у него было, он дал своим братьям на торговлю.

Русские уже начали заниматься более важными делами: они захватили ущелье на пути к Самоводене и не давали проехать на повозках никому, пока не переправились сами. Я уже почти отчаялся, не найдя никаких средств, чтобы иметь возможность уехать, убедившись, что в таком случае каждый действует сам за себя, но все же попытался в последний раз найти помощь в лице Ж. Момчева. Этот молодой человек, хоть и не помог, по крайней мере, ободрил и обнадежил меня: «Я бы дал тебе и до 20 лир, если б ты сказал мне раньше, но сейчас у меня нет такой возможности; все, что у меня было на руках, зашили в мою одежду. Но не беспокойся, — добавил он, — езжайте с нами, пока у нас что-то есть, будем жить вместе, а Бог милостив». Я поблагодарил его, а Господь управил так, что дело до этого не дошло. Часть войск, которая находилась в горах у Габрово, пришла вовремя и опрокинула турок. Страх скоро ушел, и все стихло, и стало снова так, как было, по-прежнему. Я успокоился, еще с большим рвением предался своей работе, и вскоре мы смогли и постели себе заготовить, и одеться, и как можно более вольготно жить. Я не заметил даже, как мы провели эту лютую зиму, несмотря на то, что я покупал воз дров по 10 рублей, платил по 2 рубля за оку сахара и по 3/4 рубля за оку мяса. Вечерами мы возвращались и имели в распоряжении две чистые и теплые комнаты, удобные постели и здоровую пищу и сверх этого — веселую компанию. После ужина мы обычно шли на чай в дом старика Цанкова. Там мы собирались вместе с самыми добрыми знакомыми и веселыми товарищами. Губернатор, господин Щербицкий, председатель Славянского комитета и Красного Креста, князь Нарышкин, доктор Хаканов, Ж. Момчев, доктор Антонов, полковник Багаут и многие другие. Полковник Кесяков каждый раз, когда спускался с гор, останавливался у них и приносил нам новости с поля сражения. Через Триест[332] мы получали и константинопольские газеты, а русские и европейские — каждый день, поэтому были в курсе событий.

Уже началась зима. Она выдалась особенно лютой, и страшный тиф свирепствовал повсюду, а больше всего среди неимущих, голодных и мерзнущих беженцев. Глядя на этих людей, оказавшихся в своем бедственном положении, ютящихся кое-как в заброшенных и полуразвалившихся турецких домах, сердце кровью обливалось. Красный Крест и Славянский комитет организовали приюты, чтобы помогать этим несчастным. Специальная комиссия под председательством полковника Петра Багаута контролировала заготовку нижнего белья и верхней одежды для этих бедняг. Все женщины и девушки из беженок, способные держать иглу, постоянно шили, им давали работу, чтобы они могли и прокормить себя, и одеть неимущих. В этом отношении к обедневшим и разоренным старазагорничанам и казанлычанам большая заслуга принадлежала учительнице Стоянке Сливковой из Стара-Загоры. Совершались добрые дела грандиозного масштаба, но никак не сдавалась свирепствовавшая эпидемия, от которой многие, к счастью, излечивались и без особого ухода, но она уносила жизни большинства молодых и юных.