Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг.

Среди них был учитель Васил Золотов, который всех нас несказанно обрадовал, когда у него миновал кризис и он поднялся с постели и полностью оправился; а Добри Войников, управляющий сиротским приютом, заразившийся тифом, своей ранней кончиной вызвал всеобщую печаль и плач. А сколько было других, как он, безвременно погибших от этой не знающей милости заразы. Старик Петр Багаут, как рассказывали бедные сиротки, находившиеся под попечительством незабвенного полковника, одной чрезвычайно холодной ночью открыл склад и сам взвалил на себя полушубки, чтобы укрыть этих бедных детей, но простудился или заразился тифом, так что останки и этого человеколюбца покоятся в Тырново, далеко от отцовского дома и милых его сердцу людей. На какое-то время ему стало немного лучше, и все обрадовались тому, что кризис миновал. Мы часто его посещали, когда он немного оправился, но не знаю каким образом, он внезапно вновь разболелся, и через три дня его уже не было с нами.

Весть о его смерти разнеслась среди беженцев с той же скоростью, что и эпидемия, и я думаю, не было никого, кто бы не оплакивал горькими слезами этого благородного старика, чьи самоотверженность и достоинство могли бы служить примером. Его доброту оплакивали и взрослые, и дети. После его смерти главнокомандующие, великий князь Николай Николаевич и генерал Непокойчицкий, случайно оказались в Тырново и придали торжественному погребению старика еще бо́льшую торжественность. После отпевания в соборе, куда стеклись все без исключения, чтобы проводить своего благодетеля и сказать ему последнее «прости», я встал на место священника перед гробом, где лежали останки этого благородного, великого и самоотверженного человеколюбца, и с соответствующей обстоятельству надгробной речью оплакивал покойного и воспел его заслуживающую подражания самоотверженность. Он стал жертвой, чтобы помочь нам, страдающим беженцам. Истинно благородной, человеколюбивой душой был покойный полковник Петр Багаут. Вечная память ему и да простит его Бог! А сколько и других таких, как он, человеколюбцев поплатились своей драгоценной жизнью вдали от родных и близких за нашу драгоценную свободу! Когда я спустился с амвона, его царское высочество Николай Николаевич, представший во весь свой высокий рост перед гробом у главы покойного, окруженный высшим офицерством, выступил вперед, взял меня за руку, поблагодарил и взял из рук моих рукопись; я заранее написал эту речь. Потом она была напечатана в газетах в русском переводе.

Помимо старика Петра были и другие подобные деятели из Красного Креста и Благотворительного комитета[333]. Среди них был и князь Нарышкин[334] с сотоварищи, среди которых постоянно фигурировал и Л. Каравелов[335]. Князь Нарышкин арендовал квартиру в доме напротив моей конторы, и как-то утром, когда я ее открывал, ко мне пришел его денщик и сообщил, что князь зовет к себе. Я сразу же закрыл контору и пошел к нему. Веселый и улыбающийся, он встретил меня и, извинившись за то, что причинил беспокойство, представил четырех девушек (две из них были из Ловчи, а остальные — из Севлиево), которых Славянский комитет соблаговолил послать в Россию на обучение; но поскольку у них не было никаких школьных свидетельств о том, что они изучали, он попросил меня проэкзаменовать их и выдать им удостоверения в соответствии с их знаниями. Им было по 13–14 лет, и, по их словам, они учились в третьем классе. В его присутствии я занимался с ними примерно с 8 утра до 2 после полудня. Я проэкзаменовал их по Закону Божьему, родному языку, арифметике, географии, истории, естественной истории и физике, по всему, что, как они мне сказали, они учили, и каждой из них в зависимости от познаний выдал удостоверения. Я устал, к тому же проголодался и уже собирался идти, но тут внесли чай и кушанья, и я остался.

Во время трапезы князь сделал мне комплимент, сказав, что остался доволен моим экзаменом и что будто бы в России ему не приходилось встречать учителя, который так тактично, методично и педагогично, без какого-либо учебного пособия, экзаменовал бы по стольким предметам. Я очень вежливо поблагодарил его за то, что он так высоко оценил меня. Наконец, я встал, чтобы идти, он вынул из кармана сложенные деньги и попросил взять меня, говоря:

— Пожалуйста, возьмите это как награду за свой труд. Ради меня вы закрыли сегодня свою контору; здесь, может быть, слишком мало, но вы уж не обессудьте!