Оценивая масштабы феномена декабристов, Раев справедливо отмечает, что важным аспектом изменившегося политического климата после 1815 года было повышение интереса к социальным и политическим вопросам, что нашло отражение в обсуждениях этих тем в журналах и обозрениях. Иностранные книги и газеты были довольно широко доступны и находили заинтересованных читателей. Таким образом, не будет ошибкой говорить о «декабристах без декабря», имея в виду образованных представителей гражданского общества, которые, не вступая в тайные общества, пытались внести активный вклад в материальный прогресс нации. Среди них были такие личности, как Вяземский, Орлов и братья Н. И. Тургенева. Судя по работам Грибоедова и биографиям Пушкина и других писателей того времени, «декабристы без декабря», или активные диссиденты, составляли большую и блестящую группу[901]
. Раев, возможно, также имел в виду замечание, сделанное членом «Союза благоденствия», М. А. Фонвизиным, отставным генерал-майором и ветераном Бородина, в том смысле, что «в то время многие офицеры гвардии и генерального штаба с страстью учились и читали преимущественно сочинения и журналы политические, также иностранные газеты, в которых так драматически представляется борьба оппозиции с правительством в конституционных государствах»[902]. В частности, в корпусе М. С. Воронцова (Воронцов был командиром оккупационного корпуса во Франции с 1815 по 1818 год) служил ряд прогрессивно настроенных офицеров. Из него вышла почти треть будущих участников антиправительственных тайных обществ. Во Франции многие офицеры присоединились к Русскому клубу, организованному в северном городе Мобёж в 1816 году С. И. Тургеневым, которого просили написать конституцию для клуба[903].Точка зрения Раева была развита С. А. Экштутом, который утверждает, что, несомненно, было бы нарушением исторической правды, а также чрезмерным упрощением предположить, что недовольство политикой Александра I и критика в его адрес звучали только от членов тайных обществ или от так называемых «декабристов без декабря». На самом деле ситуация была намного хуже. К концу правления Александра I чувство, что страна зашла в тупик и не может продолжать существовать, как прежде, разделялось не только столпами самодержавия, но даже членами императорской семьи, поскольку они чувствовали надвигающийся кризис и опасались его неизбежных последствий. Действительно, Экштут обнаруживает, что политические настроения среди элиты в тот момент были хорошо описаны Завалишиным:
Все рассказы и скандальные анекдоты, подкопавшие окончательно прежнюю популярность Александра I-го, выходили от лиц, нисколько не принадлежащих к разряду тех, которых называли либералами, а между тем эти «свои», эти мнимые преданные не могут себе и представить, до какой степени воспламеняли они этими рассказами именно самые чистые и искренние молодые умы и сердца, до какой степени возбуждали негодование и способствовали к превращению общелиберальных стремлений в революционное движение[904]
.Принято считать, что одним из самых ярких из тех, кого называют «декабристами без декабря», был литературный критик и начинающий поэт князь П. А. Вяземский. Его энергичные стихи призывали к освобождению крепостных, в частности «Негодование» (1820), «Санкт-Петербург» (1824) и «Русский Бог» (1828). В. А. Дивов, один из арестованных за участие в восстании на Сенатской площади, отвечая на вопрос следователей о влиянии, которое привело его туда, процитировал стихи князя Вяземского о свободе[905]
. Вяземский часто выражал свое отчаяние по поводу отсталости жизни в России, особенно отсутствия свободы слова, как, например, в письме А. И. Тургеневу от 30 января 1821 года: «Есть, конечно, в России общество мыслящее, но это общество глухонемых. <…> Вся умственная работа производится тайно». Далее он описывает себя как застрявшего между «двумя огнями», предположительно горящими в Санкт-Петербурге и Москве, то есть «на черте преткновения всего азиатского и всего европейского». Его «болезнь», заключает он, «растет не по дням, а по часам, и вся жизнь моя — одно негодование»[906].