Русское мессианство. Профетические, мессианские, эсхатологические мотивы в русской поэзии и общественной мысли

Указывая на опасность революционного экстремизма (которому он сам был свидетелем) и всяческого волюнтаризма, Соловьев рассуждает о миссии пророков — от библейских до современных — в работе «Еврейство и христианский вопрос». По его мнению, пророк не должен вступать в схватку с властью с целью эту власть ниспровергнуть, чтобы утвердить собственное учение. «Истинный пророк в еврействе и в христианстве не восстает против архиерейской и царской власти, а пристает к ним. И помогает им своими обличениями и увещаниями. Истинный пророк сознает свое призвание не как естественное право, общее ему со всеми, а также не как свою личную привилегию, а как особый дар Божий, требующий с его стороны нравственного возделывания.» (^‹179>, т. 4, с. 168).

Это очень важное положение, которое, по сути дела, идет вразрез с «магистральной линией» русского профетизма, в особенности профетизма революционного толка. Не насильственное ниспровержение власти, а ее увещевание, исправление и улучшение — вот, по мнению Соловьева, истинная задача пророка. Однако современники такую концепцию принять не захотели.

В «Учении двенадцати апостолов» Соловьев, помещая апостолов в ряд пророков, тянущийся от Ветхого Завета, акцентирует внимание на проблеме пророков истинных и ложных. В его представлении, ложными являются все те, кто пытается лишить пророчество нравственной, христианской по духу основы (хотя сам пророк в принципе может быть и иной конфессии, как Мухаммед). Вслед за тем в «Истории и будущности теократии» философ формулирует свою концепцию Богочеловечества и Богочеловека — каковым был Иисус, но в идеале может стать каждый смертный (там же, т. 4, с. 282–283). Пророк же априори сам должен являться богочеловеком и своим примером, словом и делом способствовать обращению других.

Итак, в понимании Соловьева, долг пророка — подвижничество во имя достижения идеала Богочеловечества. Пока идеал не достижим в массе, он может быть реализован в отдельных людях, и в первую очередь — в писателях, художниках, мыслителях. Их творчество должно представлять собою духовное восхождение, религиозное действо, познание божественного, теургию. Отсюда открывались бескрайние горизонты религиозного и художественного Возрождения — того самого духовного ренессанса, что вызвал к жизни Серебряный век русской культуры.

* * *

Заслуга Вл. Соловьева состоит еще и в том, что он первым из всех российских мыслителей всерьез задумался об альтернативном пути развития — том, который ожидает Россию и мир, если они не захотят внять призыву разума и совести. Возможную и скорую гибель России, которую он провидел и предрекал, Соловьев связывал с воздействием как внутренних, разлагающих общество изнутри деформацией морали, так и внешних факторов — а именно с нашествием враждебных азиатских народов, которые воспользуются слабостью империи. В его представлении, моральное падение и небрежение истинными духовным ценностями неизбежно должны были навлечь на Россию кару божью, как это произошло некогда с Византией. Конечно, в предчувствиях Соловьева слышится и отзвук пессимистических суждений К. Леонтьева о закате российской истории, высказанных в его работе «Византизм и славянство» (109). Предсказанный Леонтьевым «страшный предел» российской истории по всем признакам был не за горами. Кстати, в дальнейшем выведенный К. Леонтьевым средний срок 1000–1200 лет существования государства как органической структуры, был подтвержден Л. Гумилевым в его теории развития этносов.

Успехи японского оружия в Японо-китайской войне подсказали поэту образы его знаменитого стихотворения, сформулировавшего популярный в Европе тезис о «желтой опасности»:

Панмонголизм! Хоть имя дико,
Но мне ласкает слух оно,
Как бы предвестием великой
Судьбины Божией полно.

Вл. Соловьев жил с сознанием, «что все видимое нами — только отблеск, только тени от незримого очами». Предчувствие грозящей катастрофы угнетало его, но ему не было дано провидеть смысл и конкретную форму грядущих катаклизмов. Возможно, он поддался соблазну исторических параллелей, памятуя опустошительные нашествия на Европу гуннов, татаро-монголов и турок. Тем не менее его пророчество в целом достаточно верно обрисовало будущее державы, которой суждено было сначала потерпеть позорное поражение в Русско-японской войне, а затем рухнуть в пучину революции, братоубийственной бойни и многолетней тоталитарной диктатуры.