Русское мессианство. Профетические, мессианские, эсхатологические мотивы в русской поэзии и общественной мысли

Где вы, грядущие гунны.
Что тучей нависли над миром!
Слышу ваш топот чугунный
По еще не открытым Памирам.

На нас ордой опьянелой

Рухните с темных становий
Оживить одряхлевшее тело
Волной пылающей крови.

Поставьте, невольники воли,

Шатры у дворцов, как бывало.
Всколосите веселое поле
На месте тронного зала.

Сложите книги кострами,

Пляшите в их радостном свете,
Творите мерзость во храме, —
Вы во всем неповинны, как дети!

А мы, мудрецы и поэты,

Хранители тайны и веры,
Унесем зажженные светы
В катакомбы, в пустыни, в пещеры.

И что, под бурей летучей,

Под этой грозой разрушений
Сохранит играющий Случай
Из наших заветных творений?

Бесследно все сгибнет, быть может,

Что ведомо было одним нам,
Но вам, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном.

(«Грядущие гунны», 1904–1905)

Предчувствие неминуемой грядущей катастрофы преследовало Брюсова еще задолго до Первой русской революции. В поэме «Конь Блед» (1903) с эпиграфом из «Откровения» Св. Иоанна возникает грозный апокалиптический образ Смерти на белом коне, являющейся людям на улице посреди деловитого оживления, повседневной суеты:

Был у всадника в руках развитый длинный свиток,
Огненные буквы возвещали имя: Смерть…
Полосами яркими, как пряжей пышных ниток,
В высоте над улицей вдруг разгорелась твердь…

Умалишенный герой поэмы, словами из «Апокалипсиса» вещает:

«Люди! Вы ль не узнаете божией десницы!
Сгибнет четверть вас — от мора, глада и меча!»

Даже сделав скидку на склонность поэта к драматическим эффектам, надо признать совпадение этого пророчества с воспоследовавшими российскими реалиями XX в.

В некоторых стихах, подытоживших опыт революции 1905 г., содержится удивительно точное описание будущего, сопоставимое разве что с образами эпохального замятинского шедевра «Мы», написанного двадцатью годами позднее, уже после октябрьского переворота:

Воцарилась ты, Всемирная Каракатица!
Щупальцы твои какой мудрец исчислит?
Каждое селение обовьет твоя лапа.
К каждому сердцу присосется твой сосок.
(Ах, я знаю, и мое сердце болит!)
Ты выпускаешь из своего чрева черную сепию,
Всех, всех, всех ты окрашиваешь в один черный цвет.

Вижу я города будущего,

Их правильные квадраты.
Вижу я жизнь грядущего,
Ее мерное течение.
Учиться, работать, быть сытым!
Быть сытым, работать, учиться!
Быть сытым, работать, быть сытым, быть сытым!..

(«Книга пророчеств», 1905)

В гротескной форме Брюсов создает отталкивающий вариант «светлого будущего», коммунистического завтра. Чего стоит хотя бы «Всемирная Каракатица», присасывающаяся к сердцам людей и окрашивающая мир в черный цвет! Едва ли какому-нибудь иному писателю в первые годы минувшего столетия из сполохов революционных бунтов так явственно открылась суть надвигающегося духовного прозябания.

Тогда же, в 1905 г., Брюсов в статье «Свобода слова» дал суровую отповедь ленинской программе тоталитарной культурной политики «Пролетарская организация и пролетарская литература». Поэт прозорливо охарактеризовал все лозунги ленинской социал-демократии как лицемерные и фальшивые, служащие прикрытием курса на монополию мысли. Он с возмущением писал о требовании Ленина избавляться от инакомыслящих и расправляться с идейными противниками на основах партийности и политической лояльности.