Русское мессианство. Профетические, мессианские, эсхатологические мотивы в русской поэзии и общественной мысли

Кто был он? — Вождь, земной Вожатый
Народных воль, кем изменен
Путь человечества, кем сжаты
В один поток волны времен.

Октябрь лег в жизни новой эрой,

Властней века разгородил,
Чем все эпохи, чем все меры,
Чем Ренессанс и дни Аттил.

Мир прежний сякнет, слаб и тленен;

Мир новый — общий океан —
Растет из бурь октябрьских: Ленин
На рубеже, как великан.
…………………………………

(«Ленин», 25 января 1925)

Строки эти, весьма напоминающие риторическую трескотню тысяч официозных пиитов советского периода, писались в то время, когда канон политического панегирика еще только зарождался. Поэзия Серебряного века подобного жанра не знала. Разумеется, нечто подобное существовало в придворной поэзии всех деспотий мира, так что Брюсов, знаток и ценитель классической культуры, сознательно возрождал на советской почве традиции тоталитаристского искусства. Вопрос в том, насколько искренне и с какой целью он это делал. Веровал ли он в ленинскую Правду с фанатичностью революционного матроса? Полагал ли он, что мировая революция неизбежна и ход ее предопределен октябрьским переворотом? Хотел ли он создать «символ веры» для обезумевшего от войн, мора и лозунгов народа? А может быть, следуя стезей своих «мудрецов и поэтов», дождавшихся нашествия гуннов, он счел за лучшее принять их правила игры и восславить нового Аттилу?

В пользу последнего предположения говорит уже то, что Брюсов, в отличие от многих современников, отнесся к революции как к предсказанному катаклизму и не пытался слиться с толпой в революционном экстазе. Его восприятие событий было двойственным. С одной стороны, он приветствовал революцию как историческую неизбежность и исторический шанс России «потрясти мир». С другой стороны, он видел всю жестокость, весь ужас происходящего и взывал к Богу в поисках ответов на роковые вопросы:

«За что?» — стенали в Мицраиме
Евреи, руки ввысь воздев…
Но с каждым днем неумолимей
Порабощал их Божий гнев.
……………………………..
И тот же стон над нами ныне
Стоит: «За что?» — Ответа нет…
Но, может быть, и нам в пустыне
С Синая прогремит ответ.
………………………………
За ужас долгого позора,
За дни презренья к малым сим,
За грех безволья и раздора —
Сегодня целый край казним!

(«За что?», 1918)

И эти строки, сравнивающие революционную Россию с «пленом египетским», написаны поэтом, слагавшим оды новому режиму! В посвященном Брюсову некрологе Сергей Есенин оценивал великого поэта приблизительно так, как впоследствии это делали советские критики: «Он мудро знал, что смена поколений всегда ставит точку над юными, и потому, что он знал, он написал такие прекрасные строки о гуннах:

Но вас, что меня уничтожат,
Встречаю приветственным гимном.

Брюсов первым пошел с Октябрем, первый встал на позиции разрыва с русской интеллигенцией. (Курсив мой — А. Д.) Сам в себе зачеркнуть страницы старого бытия не всякий может. Брюсов это сделал» (^‹74>, т. 5, с. 233).

Однако подобранные В. Молодяковым и не издававшиеся до последнего времени стихи из брюсовского литературного архива 1918–1919 гг., которые писались вперемежку с гимнами революции, свидетельствуют, каких страданий стоил поэту нравственный компромисс и каково было его истинное отношение к власти:

Страшных зрелищ зрителями мы
В буре дней поставлены; безвольно
Никнут, никнут гордые умы,
Для борьбы нет сил, и сердцу больно.
Черным клубом ужас родился
Из надежд великих, — спрут огромный;
Щупальцами жизнь зажата вся,
Впереди провал, бездонно-темный.
……………………………………
Все равно! Вам, будущим, привет!
Вспомните, что мы, дрожа во мраке,
Ждали, скоро ль брызнет первый свет…
Голос умер…Этот стих — лишь знаки.

(«Страшных зрелищ зрителями мы…», январь 1918)