Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

В доме содержалась француженка Элиза Августовна, имевшая, как и ее хозяин, большую склонность к употреблению мадеры, в обязанность которой было вменено часа полтора до обеда заниматься образованием детей, суть которого, однако, была покрыта тайной. История ее была такова. Она приехала в Россию в последние годы царствования императрицы Екатерины портнихой при французской труппе. Овдовев, пошла сначала в сестры милосердия к одному подагрику, а потом в воспитательницы дочери одного вдовца. От него перешла к некой княгине и т. д. Словом, по выражению автора, «чужие лестницы были для нее не круты, чужой хлеб не горек».

Описание семейства Негровых сменяется целым рядом типажей, созданных в явно гоголевской традиции. Таковы чиновники города NN. «Сильнейшая голова в городе» — председатель уголовной палаты, который «окончательно и безапелляционно» решал в городе все вопросы. Говорил он протяжно, с ударением, «так, как следует говорить мужу, вершащему окончательно все вопросы». «Возражений он не мог терпеть, да и не приходилось никогда их слышать…»[304] Или «советник с Анной в петлице», который «отроду ничего не читал, кроме резолюций губернского правления, и то только своего отделения».

Позднее на страницах романа возникнет семейство «дубасовского уездного предводителя», перемены в котором были разительны, когда он переходил из конюшни в столовую, с гумна в спальню или диванную. Вне дома, то есть на конюшне и на гумне, «Карп Кондратьич вел войну, был полководцем и наносил врагу наибольшее число ударов». Жена же «лет двадцать вела маленькую партизанскую войну в стенах дома»[305], особенно изнурительно тираня родную дочь — и все из любви к последней. Непривлекательно выглядят в романе и учителя города NN, собравшиеся на тезоименитство к одному из своих коллег, по прозванию Иван Афанасьевич Медузин, — пьянице, невежде и сплетнику.

И на этом фоне особо выделяются своими качествами положительные герои — супруги Дмитрий и Любовь Круциферские, их друг — мудрый доктор Крупов и Владимир Бельтов. А из них всех на первый план романа выдвигается фигура Любоньки Круциферской, с которой ни один из окружающих ее мужчин не в состоянии соревноваться по степени положительности ее натуры.

Между этими и остальными персонажами произведения (главным образом из дворянства и чиновничества, из прислуги и дворни) автор пролагает глубокий водораздел. Отличие — в главном: первые живут напряженной духовной жизнью, вторые — исключительно растительной, материально-телесной. Между теми и другими нет пересечений и взаимодействий: они чужие друг другу, будто родились и произрастали не в одной стране.

Так, причину нелюбви окружающих к Бельтову Герцен описывает следующим образом: «Помещики и чиновники составляли свои, более или менее замкнутые круги, но круги близкие, родственные; у них были свои интересы, свои ссоры, свои партии, свое общественное мнение, свои обычаи, общие, впрочем, помещикам всех губерний и чиновникам всей империи». Здесь, замечает автор, ко двору был бы Павел Иванович Чичиков, но Бельтов — «человек, вышедший в отставку, не дослуживши четырнадцати лет и шести месяцев до знака…, любивший все то, что эти господа терпеть не могут, читавший вредные книжонки все то время, когда они занимались полезными картами, скиталец по Европе, чужой дома, чужой и на чужбине, аристократический по изяществу манер и человек XIX века по убеждениям» — такая фигура не могла быть принята провинциальным обществом. «Он не мог войти в их интересы, ни они — в его, и они его ненавидели, поняв чувством, что Бельтов — протест, какое-то обличение их жизни, какое-то возражение на весь порядок ее».[306]

Нетрудно увидеть, что такова общая судьба всех героев-идеологов в русской литературе XIX века, всех так называемых лишних людей, по сути являющихся разновидностью все тех же «идеологов». До определенного периода они противостоят в магистральном сюжете нашей словесности представителям их собственной среды — дворянско-помещичьей, государственно-чиновничьей, разночинской, а ближе к началу XX века выясняется, что их мировидение не очень внятно и тем, за кого они стоят горой, то есть простым людям из народа. Читатель должен осознать, что герой такого типа, носитель более или менее внятной мировоззренческой позиции, как выразился Герцен, «чужой дома, чужой и на чужбине». Но этого своего дитятю, что самое печальное для него, не принимает, в конце концов, и Родина-мать.