Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Завершая анализ прозы Д. В. Григоровича и С. Т. Аксакова в контексте поисков ответа на вопрос «были ли помещик и крестьянин частями русского патриархально-идиллического целого», положительный ответ на который давало славянофильское крыло отечественной общественно-политической, философской и литературной мысли, необходимо отметить следующее. Приписываемое славянофилами русским земледельцам единство, равно как и общая приверженность существующему в эпоху крепостного права порядку социальной и экономической жизни, в определенной степени действительно имели место. Однако надо понимать, что проистекали они вовсе не из тех источников, на которые уповают славянофилы. Общая история, совместная жизнь и общая вера сами по себе единства не гарантировали. Еще менее в этом отношении можно указывать на культуру. Оттого, что крестьяне, как было принято, называли помещика «батюшка», а он в ответ иногда говорил им «детушки», сам принцип жизни одних за счет других, эксплуатация и неизбежно сопутствующие ей принуждение и гнет не исчезали. Вынужденное единство, которое действительно имело место, имело под собой совсем иные основания. Для помещиков и крестьян это, хотя в разной степени и по-разному, было единство нищенского существования, жизни на грани выживания в условиях «органической экономики», когда всего производимого едва хватало на выживание. «Единство» обеспечивала и неразвитость общественных отношений, отсутствие начатков культуры, права и правосознания, действенной государственной власти и многое другое. Такое «единство», естественно, никогда не было «благостным», основанным на действительной любви и заботе. Это время от времени показывали как крестьянские выступления, бунты и даже войны, так и начавшееся в XIX веке становление капитализма в сельском хозяйстве России и сопутствовавшие ему изменения в общественном сознании помещиков и крестьян, что, в частности, отмечалось русскими литераторами, например особенно чутким к этому Тургеневым.

Конечно, в рамках неразвитого социального целого, каковым является всякая общность, а не только российская сельская община, имелись три краеугольных природно-социальных основания, отмеченных еще Ф. Теннисом[420], которые действительно обеспечивали единство и на которых строилось все остальное. Это были основания единства «крови, места и духа». Так, все члены сельской общности в той или иной степени состояли между собой в родстве, поскольку в силу географического фактора (место) в такой биологической популяции с высокой плотностью состава ее особей (если прибегнуть к биологическим терминам) кровнородственные браки не были редкостью (кровь). Внебрачные половые сношения также были часты и почти естественны, и по этой причине в отношениях между живущими также имели место проявления родственности. (Так, широко были распространены браки между подростками и взрослыми девушками, которым, естественно, сопутствовало снохачество — половые отношения невестки и свекра.) Что же касается «духа», то здесь при неразвитом индивидуально-личностном начале всегда господствует корпоративная мораль, «местные» понятия, которые четко делятся на употребляемые, применимые и приемлемые для «своих» и неприменимые или применимые с противоположным знаком для «чужих». При этом допускаемые по отношению к «другим» аморальные поступки не осуждаются, так как считается, что они либо безвредны, либо даже приносят пользу «своим» и никак не влияют на устои корпоративной морали.

Естественно, что в таких рамках существовал свой набор смыслов и ценностей, в какой-то степени общих для крепостных крестьян и их господ как членов одного социального целого. Вот как, к примеру, описывает подобное явление А. И. Герцен в повести «Доктор Крупов», в той части произведения, в которой речь идет о юношеском периоде жизни героя, а именно повествуется о его дружбе с прекрасным в нравственном отношении, но от природы больным мальчиком — деревенским дурачком Левкой. За исключением самого героя, да еще женщин, Левку, вне зависимости от социального положения, достатка или каких-либо иных сословных различий, нещадно травит вся деревня — от мальчишек до стариков. И повествователя не оставляет вопрос: за что?