Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Впрочем, он утверждает, что на место прежней любви в нем родилась любовь новая. И эту новую любовь подкрепляет их обоюдная любовь к детям. «…Новое чувство любви к детям и к отцу моих детей положило начало другой, но уже совершенно иначе счастливой жизни, которую я еще не прожила в настоящую минуту…»[447]

На наш взгляд, при той «неудачности» романа, о которой говорит Толстой, он симптоматичен для его творчества тем, что формулирует развитое в последующих произведениях мировоззренческое кредо автора: природа, естественная жизнь, полнота живой жизни (в отличие от мимикрии под жизнь мертвого, как это изображено автором при описании великосветских салонов и их завсегдатаев) — важные краеугольные камни русского мировоззрения, основание его моральности, единственно правильного, с этой позиции, взгляда на мир.

Тем не менее выставленная Толстым самому себе за роман неудовлетворительная оценка привела к тому, что на какое-то время он отходит от литературного творчества и отдает свое основное время яснополянской школе для крестьянских детей. Впрочем, в это же время не прекращается и его работа над повестью «Казаки», которая в начале 1863 года была передана для печатания. Забегая несколько вперед, отметим, что по прошествии нескольких лет работа в школе была прекращена, поскольку имевшееся детское население Ясной, прошедшее через школу, выросло, а новое еще не подросло.

Герой «Казаков» Дмитрий Оленин — один из первых добровольных изгнанников в прозе Толстого, продолживший традицию пушкинского Алеко. Оленин — молодой богатый дворянин, рано оставшийся без родителей. Вот как Толстой рисует портрет своего героя, впитавшего пороки современной цивилизации: «Для него не было никаких ни физических, ни моральных оков; он все мог сделать, и ничего ему не нужно было, и ничто его не связывало. У него не было ни семьи, ни отечества, ни веры, ни нужды. Он ни во что не верил и ничего не признавал. Но, не признавая ничего, он не только не был мрачным, скучающим и резонирующим юношей, а, напротив, увлекался постоянно…»[448] Оленин уезжает на Кавказ из общества, как подчеркивает Толстой, живущего неприродной и ненародной жизнью. «Рабочий народ уж поднимается после долгой зимней ночи и идет на работы», а у этих господ «еще вечер», подчеркивает автор.

Легкомысленная свобода молодой натуры, позволяющая Оленину «ни во что не верить, ничего не признавать», не отменяет потаенной естественной надежды на обретение настоящей любви, хотя до сих пор он любил только себя самого и не мог не любить, потому что «ждал от себя одного хорошего и не успел еще разочароваться в самом себе»[449]. Молодой эгоизм заставляет Оленина и в своем окружении видеть по преимуществу его любящих.

Угол зрения меняется, когда Оленин оказывается на Кавказе. Улетучивается из сознания романтическая модель кавказской войны с образами Амалатбеков, черкешенок, гор, обрывов, страшных потоков и опасностей. Поначалу герой радуется новому чувству свободы от внешней оценки его поведения. «А эти люди, которых я здесь вижу, — не люди, никто из них меня не знает и никто никогда не может быть в Москве, в том обществе, где я был, и узнать о моем прошедшем…»[450] Отсутствие признаков цивилизации, грубость местных жителей рождали иллюзию внешней свободы. Затем Оленина поразила громадность, «бесконечность красоты» кавказских гор, и все, что ни видел, ни встречал потом, получало для него «строго величавый характер гор».