Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Дмитрий Оленин, пожалуй, первый герой в прозе Толстого, который задумывается над уходом — окончательным и бесповоротным. Он довольно ясно формулирует для себя эту необходимость. «Никаких здесь нет бурок, стремнин, Амалат-беков, героев и злодеев, — рассуждает он о станичной кавказской жизни. — Люди живут, как живет природа: умирают, родятся, совокупляются, опять родятся, дерутся, пьют, едят, радуются и опять умирают, и никаких условий, исключая тех неизменных, которые положила природа солнцу, траве, зверю, дереву. Других законов у них нет…» В сравнении с ним, Олениным, казаки кажутся герою прекрасными, сильными и свободными. Глядя на них, ему становится стыдно за себя. И ему все чаще приходит в голову та же мысль, которая потом будет беспокоить в разной форме проявления и в разном практическом разрешении и Безухова, и Левина, и Нехлюдова, — порвать со своим сословием и перейти в область естественного бытия. То есть просто «…бросить все, приписаться в казаки, купить избу, скотину, жениться на казачке… и жить с дядей Ерошкой. Ходить с ним на охоту и на рыбную ловлю и с казаками в походы. „Что ж я не делаю этого? Чего же я жду?“ — спрашивал он себя. И он подбивал себя, он стыдил себя: „Или я боюсь сделать то, что сам нахожу разумным и справедливым? Разве желание быть простым казаком, жить близко к природе, никому не делать вреда, а еще делать добро людям, разве мечтать об этом глупее, чем мечтать о том, о чем я мечтал прежде, — быть, например, Министром, быть полковым командиром?“ Но какой-то голос говорил ему, чтоб он подождал и не решался. Его удерживало смутное сознание, что он не может жить вполне жизнью Ерошки и Лукашки, потому что у него есть другое счастие, — его удерживала мысль о том, что счастие состоит в самоотвержении… Он постоянно искал случая жертвовать собой для других, но случаи эти не предоставлялись. Иногда он забывал этот вновь открытый им рецепт счастия и считал себя способным слиться с жизнью дяди Ерошки; но потом вдруг опоминался и тотчас же хватался за мысль сознательного самоотвержения и на основании ее спокойно и гордо смотрел на всех людей и чужое счастие»[467].

Оленин так и не сможет выскочить из ловушки своих рефлексий. Ему так и не удастся стать своим в среде казаков. Приговор ему будет произнесен устами казачки Марьяны: «Уйди, постылый!» И когда он будет покидать станицу, ни Ерошка, ни тем более Марьяна даже не повернутся в его сторону, обозначив тем самым непроходимую границу между героем-идеологом русской классики XIX века и так называемой естественной жизнью природы и народа.

* * *

Но вернемся к автобиографической трилогии Л. Н. Толстого, к тому, как там развертываются оппозиции «природное — социальное», «естественное — искусственное», «народное — господское». Один из выводов первой части трилогии состоит в том, что детство есть своего рода норма и образец человеческого поведения, потому что в детстве человек непосредственно, не умом, а чувством усваивает положительные, истинные стороны в отношениях с другими людьми и окружающей средой и поэтому сам наиболее человечен.

Во второй же части — «Отрочество» — ведущей темой для писателя становится неминуемый и тяжелый разлад духовно подросшего человека с окружающим — социальным и природным миром. Порой от этого разлада человек испытывает даже наслаждение, но в то же время не хочет с ним мириться.

Точка отсчета в развитии сюжета здесь, как и в первой части, — смерть матери, но уже не воображаемая, а действительная. Непоправимая беда обозначает переход в новую фазу существования, что образно воплощается в поездке в Москву. В начале новой эпохи жизни герой не так остро переживает утрату матери, как в детстве. Четыре дня путешествия проходят для него «приятно, хорошо», и в этом ему «помогают» природа и крестьянский быт, в который он невольно погружается во время путешествия. Беспрестанно новые живописные места и предметы останавливают и отвлекают его внимание, а «весенняя природа вселяет в душу отрадные чувства — довольства настоящим и светлой надежды на будущее»[468]. По аналогии с природным весенним возрождением происходит духовное возрождение героя. Он радостно переживает в пути естественные условия путешествия. Вот, например, одно из его ощущений: «Солнце только что поднялось над сплошным белым облаком, покрывающим восток, и вся окрестность озарилась спокойно-радостным светом. Все так прекрасно вокруг меня, а на душе так легко и спокойно…»[469] А вот и деревня, где предстоит обедать и отдыхать: запахло дымом и дегтем, баранками, послышались звуки говора, шагов и колес; с обеих сторон мелькают избы, появляются крестьянские дети в одних рубашонках. И все это переживается Николенькой как «четыре часа отдыха и свободы».