Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

У Толстого природа очищает героя и одновременно выступает символом перехода в его новую, «грозовую» пору — пору отрочества. Такова по своему образному содержанию, на наш взгляд, глава «Гроза», в которой это природное явление одновременно несет и ужас, и наслаждение, и предчувствие нового. «… Гроза наводила на меня невыразимо тяжелое чувство тоски и страха… …Мне становится жутко, и я чувствую, как кровь быстрее обращается в моих жилах. …Тревожные чувства тоски и страха увеличивались во мне вместе с усилением грозы… …чувства эти дошли до такой степени, что, продолжись это состояние еще четверть часа, я уверен, что умер бы от волнения… …Черная туча также грозно застилает противоположную сторону небосклона, но я уже не боюсь ее. Я испытываю невыразимо отрадное чувство надежды в жизни…»[470]

Гроза — переправа в новую возрастную эпоху — в Москву отрочества, которая сильно отличается от Москвы детства. Толстовский герой по-новому смотрит на все предметы, которые видел до сих пор. Они вдруг повернулись к нему иной, доселе неизвестной стороной. Николенька вдруг понимает, что не одно его семейство на свете, что не все интересы вертятся вокруг них и что существует другая жизнь, ничего общего не имеющая с ихней.

Особое место в этом новом взгляде занимает бывший учитель мальчика немец Карл Иванович, история которого занимает довольно значительное место в повести. Карл Иванович — последний человек из детства Николеньки. Расставание с ним есть окончательное расставание с прошлым. В соприкосновении с этой, такой не похожей на всех окружающих судьбой еще яснее становится та мысль, которая вдруг стала отчетливой и ясной для Николая Иртеньева: вокруг другой мир, абсолютно не зависимый ни от него, ни от его семьи. А хранители детства уходят один за другим, оставляя мальчика наедине с миром, который предстоит осваивать в тяжелых испытаниях. Ему предстоит умерить силу естественного чувства, больше опираться на нарождающуюся в нем способность социальной ориентации. Борьба эта чревата стихийными взрывами протеста, отчаяния. Испытания поры отрочества опрокинуты во внутренний мир подростка. Это не внешние события, а события становящегося самосознания. Повествователь так итожит состояние героя: «…и детский слабый ум мой со всем жаром неопытности старался уяснить те вопросы, предложение которых составляет высшую ступень, до которой может достигать ум человека, но разрешение которых не дано ему»[471].

Толстой не доверяет возможностям разума. Состояние своего героя, душу которого тревожат интеллектуальные проблемы, он склонен считать едва ли не болезнью, свойственной этому возрасту. «Склонность моя к отвлеченным размышлениям до такой степени неестественно развила во мне сознание, что часто, начиная думать о самой простой вещи, я впадал в безвыходный круг анализа своих мыслей…»[472]

Напомним, что героя ожидает смерть еще одного близкого человека — бабушки, которую он воспринимает уже не чистым детским чувством, а сквозь становящееся Я, и поэтому его мысли и чувства связаны не с печалью по поводу этой смерти. Мертвое тело ее напоминает подростку, что он тоже должен умереть когда-нибудь.

Но постепенно, событие за событием, герой исцеляется от отроческих недостатков. Исцелению способствует и появление его второго Я, и возникшая дружба Иртеньева и Нехлюдова. Зарождается пора юности.

Завершающая часть трилогии — «Юность» (1857) — критикой была встречена холодно. В годы бурного демократического подъема ее психологизм посчитали анахронизмом. Резко отрицательно отозвался о повести Н. Г. Чернышевский в письме к И. С. Тургеневу (7 янв. 1857 г.). К. С. Аксаков обнаружил в повести самоанализ того рода, который беспощадно обличает все, что копошится в душе человека, и советовал Толстому меньше заниматься собой, а обратиться к божественному миру, яркому и светлому, думать о братьях и любить их. Впрочем, Толстой намеревался интеллектуальным анализом преодолеть ограниченность разума, что в корне противоречило славянофильским методам Аксакова, и потому его совет оказался нереализованным.

Последняя часть трилогии открывается картиной весны, символизирующей эпоху юношеского становления. В это время юноша обладает уже значительным жизненным опытом, хотя еще наивен и легковерен. Он видит разлад и в своем собственном духовном мире, и в устройстве человеческих отношений, но считает, что ничего опасного в этом нет, так как, по его мнению, человек может достичь совершенства посредством разумной деятельности. Однако в демократической разночинской среде, в которую он невольно погружается, герой терпит поражение как аристократ и «комильфо». Происходит крушение устремлений, в основе своей ложно направленных.