Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Как мы помним, появлению Безухова на Бородинском поле предшествует молитва Наташи в домашней церкви Разумовских и молебен в войске накануне сражения. Наташа Ростова, недавно пережившая свой «Аустерлиц», также ищет путей согласия с окружающим ее миром. После первых слов священника «Миром Господу помолимся» в ее душе звучит: «Миром — все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью — будем молиться». Это состояние души Наташи есть отраженное состояние русского мира накануне войны. Оно передается Пьеру, и в рифму домашней молитве Ростовой над Бородинским полем звучит позднее общий молебен перед сражением. Так задаются масштабы происходящего с нацией и с человеком. Мировидение Пьера в этом эпизоде равновелико развертывающемуся перед ним событию. И сам он выглядит равновеликим масштабам героического эпоса, как бы превращается в былинного богатыря.

Нужно помнить, что руководство в поведении Пьера во время войны посылает ему небо — комета, которую он видит, покидая дом Ростовых и попрощавшись с Наташей. Подобно герою эпоса (например, «Слова о полку Игореве», с которым у эпопеи Толстого много общего), Пьер уже не подчиняется чьей-то частной воле. Как и прочие персонажи в этих условиях, те же Наполеон и Кутузов, он действует, по выражению Толстого, «непроизвольно и бессмысленно», то есть по произволу Природы и Истории, по их далеко не внятной частному человеку логике.

И если ранее Пьер был исполнителем чужой эгоистической, противостоящей законам мироздания воли, то теперь он следует этим высшим правилам, выявляя таким образом и свои сущностные силы и возможности. В этом заключается предназначение человека, в данном случае Пьера Безухова, который задолго перед этим, во время встречи с Андреем Болконским в Богучарове и их беседы на пароме, сформулировал цели своего становления: «…в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно — дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого? Разве я не чувствую, что я в этом бесконечном количестве существ, в котором проявляется божество, — высшая сила, — как хотите, — что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим?» Эти пока абстрактные размышления Пьера о его включенности в «огромное гармоническое целое» природы на Бородинском поле приобретают вполне конкретное проявление.

Пьера в его движении по Бородинскому полю сопровождает солнце. Оно как бы открывает и показывает, просвечивает до мельчайших подробностей панораму предстоящей битвы, которая теперь приобретает, по существу, вселенские масштабы. Это историческое столкновение народов становится постижением ими (и через самосознание Пьера в том числе) своей природной сути. «Было одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму…»[573]

«…Начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом…»[574]

«…Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из-за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы… Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. …Теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшиеся сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени…»[575]

Природа как бы сочувствует русскому миру, мировидению и поэтому ведет, поддерживает Пьера в главную минуту постижения им жизни. И совсем иначе действует она по отношению к императору Франции: «Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из-под руки на флеши»[576]. Не «сзади и левее», поддерживая, как в случае с Безуховым, а в лицо, ослепляя. Здесь нет небесного равнодушия к человеку, которое так неожиданно для себя открыл Андрей после Аустерлица. Природные и народные (русские) силы сливаются воедино. И Пьер уже видит, «как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня», видит, как «грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь…»[577]. Солдаты батареи Раевского, их «мир» становятся вровень с Историей и Природой. В лицах этих простых людей, по сути крестьян, горит солнечный, божественный огонь. Он и влечет к себе Пьера, стремящегося испытать на себе его величавую силу.