Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

В фильме В. Никифорова Евгений Васильевич на какое-то время выпадает из своего целенаправленного существования и получает возможность прислушаться и присмотреться к окружающему миру, дает себе труд не разымать взглядом и делом природу (и человека!), как лягушку, а созерцательно погружаться в нее. Базаров будто нащупывает в своем мужицком нутре единство с природным телом. Вот и та картина (с муравьями), кажется, что-то открывает для Базарова, каким его изображает В. Богин (пожалуй, лучший из тех Базаровых, которые появлялись на нашем экране), но тут возникает опереточный Павел Петрович в своих белых одеяниях, которым скоро предстоит окраситься опять-таки вполне бутафорским красным цветом, и начинается пародийная дуэль.

Поединок все время сбивается с накатанного ритуального пути. Ему мешают комары, осаждающие поединщиков, которые вынуждены то и дело отмахиваться от насекомых. А потом в кустах неожиданно возникает какое-то странное движение: то ли крестьянин, то ли дикий зверь… С клоунской суматошностью вскрикивает при этом испуганный «секундант» Петр, слуга новейшей формации…

Кстати говоря, и перед самым поединком, согласно романному оригиналу, появляется странный мужик со стреноженными лошадьми. Крестьянин пристально вглядывается в Базарова, будто вопрошает его, но не кланяется при этом, что с удивлением отмечается все тем же Петром, нелепая фигура которого явно снижает ситуацию.

В романе, как затем и в фильме, пародийная дуэль предваряется вовсе не шуточным столкновением Евгения с Аркадием во время пребывания их в имении, который оказывается чуть ли не жертвой своего приятеля.

«…— Но ты со мной не сладишь. Я тебя сейчас схвачу за горло…

Базаров растопырил свои длинные и жесткие пальцы… Аркадий повернулся и приготовился, как бы шутя, сопротивляться… Но лицо его друга показалось ему таким зловещим, такая нешуточная угроза почудилась ему в кривой усмешке его губ, в загоревшихся глазах, что он почувствовал невольную робость…»[668]

Вряд ли столкновение это имеет под собой идеологическую почву. Его корни в чем-то более глубоком, здесь противостояние ценностей, которые проницательная сестра Одинцовой Катя распределила по полюсам: хищники и ручные. «Базаров — хищник, а мы с вами, Аркадий Николаевич, ручные».

Для Аркадия семья, дом, детство, природа — первостепенные ценности. Евгений же, спровадив перед сном отца, вовсе не спит. Он злобно глядит в темноту, широко раскрыв глаза. Воспоминания детства, замечает Тургенев, не имеют над ним власти.

Дом? Да, он давно стоит. Его еще дед построил. А кто дед? «Черт его знает. Секунд-майор какой-то. При Суворове служил и все рассказывал о переходе через Альпы. Врал, должно быть…»[669]

Базаров, при всей своей «мужицкости», не прикреплен к почве дома. Вот что и трагически, и комедийно аукается в дуэли с Павлом Петровичем, так же отщепившимся от семьи, несмотря на яростную им защиту традиций.

Финал эпизода с дуэлью в фильме — пафосно-пародийная речь Прокофьича, произнесенная перед дворней после того, как привезли раненного на поединке с «длинноволосым» барина:

— Ну, чего собрались? Ишь, невидаль какая — господа!.. Господа они и есть господа. Это их занятие… В мое время господа… тоже…благородные господа между собой… А этих прощелыг за их грубость они бы на конюшне высечь заставили… Вот это были господа!..

В этот момент «водолей» опускает очередное ведро в фонтан…

Авторы картины уже из своего времени охватывают взглядом ту историческую дистанцию, которая отделяет «Отцов и детей» от «Вишневого сада». Дистанцию между 1861 годом, когда появился роман, и 1904-м — временем появления чеховской пьесы. Речь Прокофьича очевидно перекликается с настроением одряхлевшего Фирса. За пародийным содержанием речи — неотвратимое движение времени с его жертвами, которыми окажутся не только барин Прокофьича и обидевший его «прощелыга», но и сам верный старый слуга.

Фильм рождает в зрителе ощущение некой противоестественной надломленности человеческих взаимоотношений не только в рамках оппозиции «крестьяне — дворяне», но и в других формах, но и внутри образованного класса, в каждом персонаже в отдельности. Счастливыми от полноты взаимопонимания (и в фильме, и в романе) можно считать, пожалуй, Фенечку с Митей да Николая Петровича, а к концу фильма нечто подобное складывается и в отношениях Аркадия и Кати.

Но как только Николай Петрович отрывается от замкнутого быта своей низкорожденной супруги и попадает в круг хозяйственных забот Марьино или реагирует на идейные столкновения брата и «длинноволосого» нигилиста, он тотчас же оказывается в ситуации угрожающего неравновесия, в ситуации явно опасной.

Что же касается других персонажей, а тем более Евгения Базарова, то каждый из них, даже пародийно-шутовская пара Ситников — Кукшина, отщепленная от других, — одиноко томящаяся душа. Это все люди, двигающиеся вслепую, на ощупь — и более всего те, кто хочет сохранить свою неповторимую самость, свою независимость, как, например, два непримиримо сильных характера — Анна Одинцова и Евгений Базаров.