Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Такое необычное сочетание противоположных способов воспитания и самой жизни привело к тому, что вместо узкой немецкой колеи Андрей стал пробивать такую «широкую дорогу», которая не мыслилась никому из его родителей. Редкое сочетание взаимоисключающих начал привело и к формированию особой духовно-нравственной конституции и стереотипов жизни Штольца. Об Андрее Ивановиче повествователь сообщает, что «он искал равновесия практических сторон с тонкими потребностями духа. Две стороны шли параллельно, перекрещиваясь и перевиваясь на пути, но никогда не запутываясь в тяжелые, неразрешаемые узлы»[234] (выделено нами. — С. Н., В. Ф.). Штольц, как становится ясно из характеристик Гончарова, безусловно, не может претендовать на какой-либо тип идеала уже потому, что такового в принципе не существует. Он — одно из конкретных проявлений сочетания ума и сердца, рационально-прагматического и чувственно-эмоционального начал при безусловном доминировании первого[235].

И в завершение введения к рассмотрению образа Штольца еще один важный вопрос — о дружбе юношей Андрея и Ильи. Здесь, безусловно, нет и намека на выдуманную Ю. М. Лощицем трактовку «использования» Штольцем Обломова для своих нравоучительных сентенций. Ничто также не говорит и в пользу наличия каких-либо коммуно-славянофильских фантазий о том, что «империалисту» Штольцу просто физиологически желается разрушить благодатно-сонное русское обломовское царство. В романе находим простой и одновременно сложный ответ: дружба, «притяжение» — результат симпатий «противоположных крайностей», притом подкрепленных детством, школой, нравственной и физической защитой Обломова Штольцем, семейными обломовскими ласками, свойствами чистого и доверчивого сердца самого Ильи Ильича.

Многое в понимание взаимоотношений друзей и причин, почему один неустанно трудится, а другой в целые двенадцать лет жизни в Петербурге и пальцем не пошевелил, вносят первые главы второй части, в которых описывается встреча друзей после многих лет, проведенных порознь. При этом мы сразу же хотели бы обратить внимание на обычно мало замечаемый факт, что Илья Ильич не всегда был лежебокой. После окончания учебы он был переполнен иными, не обломовскими настроениями и мечтаниями. В то время Илью обуревали замыслы «служить, пока станет сил, потому что России нужны руки и головы для разрабатывания неистощимых источников». Он также жаждал «объехать чужие края, чтоб лучше знать и любить свои». Он, оказывается, был уверен, что «вся жизнь есть мысль[236] и труд …труд хоть безвестный, темный, но непрерывный», дающий возможность «умереть с сознанием, что сделал свое дело»[237] (выделено нами. — С. Н., В. Ф.).

Но затем цели начали меняться. Сперва Обломова одолело осознание, что нужно стремиться «обеспечить себя навсегда и удалиться потом на покой» («Деревенская обломовщина!», — отзывается Штольц). Или же — «достигнуть службой значения и положения в обществе и потом в почетном бездействии наслаждаться заслуженным отдыхом…» («Петербургская обломовщина!» — определяет Андрей Иванович). В итоге Илья Ильич справедливо рассудил, что труд с покоем в финале ни к чему, если покой, при наличии трехсот душ, может быть обретен и в начале жизненного пути. И он перестал трудиться.

При этом свой новый выбор Обломов подкрепляет, как он уверяет, собственными трагичными ощущениями: «Жизнь моя началась с погасания. Странно, а это так! С первой минуты, когда я сознал себя, я почувствовал, что я уже гасну»[238]. Было ли это предопределено воспитанием и образом жизни семейства Ильи Ильича? Или это коренилось еще глубже, может быть, в первых контактах ребенка с матерью или даже в утробе? Бог весть. Но очевидно, что у Обломова, в отличие от Штольца с его жадным и разнообразным интересом к жизни, который он удовлетворяет непрерывным трудом, собственного интереса к жизни больше не обнаруживается. А те наблюдаемые им внешние и массовые виды интересов, как то: стремление преуспеть в службе; желание разбогатеть ради удовлетворения тщеславия; стремиться «быть в обществе» для ощущения собственной значимости и т. д. и т. п. — все это для достаточно умного, нравственного и тонкого Ильи Ильича после первого знакомства быстро потеряло цену.