Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

В этот раз, однако, в Обломове берет верх (хотя, похоже, с небольшим перевесом), стремление к высоким чувствам, пусть и сулящим беспокойства. Он догадывается: «Ведь это не одна любовь, ведь вся жизнь такова… — и если отталкивать всякий случай, как ошибку, когда же будет — не ошибка? Что же я? Как будто ослеп…»[263]

Но чувства Ольги еще не остыли, она еще не потеряла надежду пробудить к жизни Илью Ильича и потому поворачивает все имеющееся в этом эпизоде в отчасти придуманное ею оправдательное для Ильи Ильича русло, уводит от понятого ею вначале главного: причина поступка Обломова — его эгоизм, непреоборимое стремление к жизни-покою. Как бы забыв о них, хотя только что сама их и обозначила, Ольга делает акцент на другом смысле — присутствующей в письме Обломова заботе о ее счастье. «…Вы не эгоист, Илья Ильич, вы написали совсем не для того, чтобы расстаться, — этого вы не хотели, а потому, что боялись обмануть меня… это говорила честность»[264].

И далее симптоматичный финал-вывод события, а на самом деле провозвестник скорой развязки. Илья Ильич, оставшись один, заключает: я думал, что любовь покойна, как знойный полдень, что она повисает над любящими и ничто не двигается, не дохнет в ее атмосфере. Но, оказывается, и она движется, вызывает беспокойство, и не родился еще Иисус Навин, который остановил бы ее. «Что ж будет завтра? — тревожно спросил он себя и задумчиво, лениво пошел домой».

Дальнейшие отношения Ильи Ильича и Ольги подтверждают правильность того понимания, что в поведении героя действительно имели место оба мотива — трепетное отношение и забота об Ольге и желание жизни-покоя. Что же берет верх, или мотивы как-то коррелируют по-иному?

В своем описании летних свиданий героев повествователь не раз отмечает внутреннюю чистоту Обломова. В его отношении к женщинам никогда «не было ничего, что можно было бы поставить ему в вину, ни одного пятна не лежало на его совести». Все это в полной мере, безусловно, относится и к Ольге. Однако в том, что касается ее целенаправленного воспитательного влияния, то Илья Ильич, кажется, был готов следовать ее руководству, но при этом старался сделать так, чтобы это касалось его в минимальной степени. Да, он «догнал жизнь, …знал, зачем французский посланник выехал из Рима, зачем англичане посылают корабли с войском на Восток; интересовался, когда проложат новую дорогу в Германии или Франции. Но насчет дороги через Обломовку в большое село не помышлял, в палате доверенность не засвидетельствовал и Штольцу ответа на письма не послал»[265].

Желание жизни-покоя не покидает Илью Ильича и в моменты самых высоких чувственно-духовных переживаний и решений. Так происходит, когда Обломов созревает до понимания «законного исхода» — протянуть Ольге руку с кольцом. И здесь на помощь ему снова приходит тот самый обломовский деструктивный рационализм. В очередной раз оказывается, что он является методом решения Ильей Ильичом любых жизненных проблем, средством, которое сохраняет героя в состоянии привычной и любимой им жизни-покоя.

В сложившихся с Ольгой отношениях Обломов, как мы помним, внутренне готовится прекратить те, что, как он убедительно доказывает девушке, могут повредить ее репутации: он предлагает ей перестать видеться и бывать с ним наедине. Но и в этом случае, как отмечает автор, и что важно в целом для понимания природы обломовщины, он не может сам до конца проделать этот путь: «без чужой помощи мысль или намерение у него не созрело бы и, как спелое яблоко, не упало бы никогда само собою: надо его сорвать»[266] (выделено нами. — С. Н., В. Ф.). Даже в момент зреющего в разговоре объяснения в сердце Ильи Ильича «проснулась и завозилась змея сомнения… Любит она или только выходит замуж?», и он, верный себе, предлагает Ольге невозможный для нее вопрос: готова ли она жертвовать всем и идти за ним до конца, «гибнуть — и все любить»?

Отметим, что Обломов прекрасно сознает, что для него жизнь, при которой женщине нужно будет решать такого рода вопросы, в принципе невозможна. Однако он, подсознательно зная отрицательный ответ Ольги, этот вопрос задает, рассчитывая получить отказ. И он его получает, но и его (даже рациональная деструкция не может быть доведена до конца Обломовым самостоятельно) не может принять. Ведь и отказ для него в данную минуту тоже означает нарушение сложившегося с Ольгой определенного типа жизни-покоя.

И Ольга снова спасает их отношения: она не хочет жертв, потому что и без них можно любить, и любить еще сильнее. Деструктивному рационализму Обломова она противопоставляет жизнеутверждающую манеру жизни. Илья Ильич принимает ее любовное признание и падает на траву к ее ногам. Но готов ли он и в следующий миг конструктивно жить и любить самоотверженно? Пока же «Обломов сиял, идучи домой. У него кипела кровь, глаза блистали. Ему казалось, что у него горят даже волосы»[267]. Но дома его ждал Тарантьев.

* * *