Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

В результате действия всех этих факторов Обломов все органичнее начинает погружаться в привычное существование — сытое и беззаботное, близкое к анабиозу ничегонеделание. При этом для лучшего понимания природы Ильи Ильича и олицетворяемого им феномена обратим внимание на сделанный повествователем акцент.

Поворотный пункт, своего рода «точка невозврата», обозначается тогда, когда место Ольги Ильинской ситуативно, но вместе с тем и символически в первый раз заменяет Агафья Матвеевна Пшеницына. Вспомним, что после свидания Обломова с Ильинской в Летнем саду он через день должен был явиться к Ольге на обед. Обломов не идет, а на романную сцену выступает вдова в обнимку с горой нуждающихся в починке обломовских чулок. Тронутый заботой, Илья Ильич вместе с тем с удовольствием оценивает женские достоинства вдовы Пшеницыной. «Вы чудо, а не хозяйка! — говорил он, останавливая глаза на ее горле и на груди»[270]. И финал разговора: вдова сообщает, что достала из чулана знаменитый халат Ильи Ильича и что, после того как его почистят и вымоют, он еще «долго прослужит». К Ильинским Обломов в этот раз так и не явился. А потом на Неве сняли мосты.

Ольга страдает от неизвестности, а больше — от интуитивно ощущаемого гаснущего любовного внимания со стороны Обломова. Но и в этих все более приближающихся к критической точке обстоятельствах ее не покидает и снова вступает в действие кажущийся ей конструктивным рационализм, точнее, рационально оформленная мечта, некая логически простроенная проекция-прогноз будущего. Так, неожиданно получив от барона известие, что через месяц она станет хозяйкой небольшого, но вполне пригодного для счастливой жизни имения, Ольга решает… не говорить об этом Илье Ильичу. «Она хотела доследить (точный и будто взятый автором из научной методики описания эксперимента термин. — С. Н., В. Ф.) до конца, как в его ленивой душе любовь совершит переворот, как окончательно спадет с него гнет, как он не устоит перед близким счастьем, получит благоприятный ответ из деревни и, сияющий, прибежит, прилетит и положит его к ее ногам, как они оба, вперегонку, бросятся к тетке, и потом…

Потом вдруг она скажет ему, что и у нее есть деревня, сад, павильон, вид на реку и дом, совсем готовый для житья, как надо прежде поехать туда, потом в Обломовку.

„Нет, не хочу благоприятного ответа, — подумала она, — он загордится и не почувствует даже радости, что у меня есть свое имение, дом, сад… Нет, пусть он лучше придет расстроенный неприятным письмом, что в деревне беспорядок, что надо ему побывать самому. Он поскачет сломя голову в Обломовку, наскоро сделает все нужные распоряжения, многое забудет, не сумеет, все кое-как и поскачет обратно, и вдруг узнает, что не надо было скакать — что есть дом, сад и павильон с видом, что есть где жить и без его Обломовки… Да, да, она ни за что не скажет ему, выдержит до конца; пусть он съездит туда, пусть пошевелится, оживет — все для нее, во имя будущего счастья!“»[271]

То есть Ольга вновь опрометчиво, с точки зрения ее отношений с Обломовым (а может, движимая самой судьбой), конструирует будущее, задает течение возникших на горизонте событий, целиком полагаясь на свой ум и по его кальке выстраивая течение своего чувства. Сердце и разум снова оказываются главными конкурирующими участниками человеческих поступков и, заметим, в той же, что и у Ильи Ильича, хотя и с перевернутым знаком, логике отношений между ними: разум доминирует. В какой мере это допустимо, и допустимо ли в подобного рода случаях вообще — серьезный вопрос, к которому мы еще вернемся. А пока — снова к роману.

«Момент истины» наступает для Ольги тогда, когда она, близкая к состоянию отчаяния, после двухнедельного отсутствия Обломова сама навещает его в доме вдовы Пшеницыной с подспудно назначенной целью: подвигнуть Обломова немедленно идти к тетке и объявлять о желании пожениться. В этом движении Ольга — в ренессансном понимании — олицетворенная Любовь, Разум и Воля. Она готова отбросить свой ходульный конструктивный рационализм и всецело следовать логике сердца.

Поздно. Между ними происходит объяснение, вторичное повторение которого в принципе невозможно. Его смысл со стороны Обломова — все отложить (на самом деле — покончить). В ответ в порыве откровения и Ольга открыто заявляет свою конечную цель: «…ты должен стать выше меня. Я жду этого от тебя!» И вновь разум делает попытку вдохнуть жизнь в то, что жизни не желает. А в конкретно-ситуативном значении рационально-конструктивная цель Ильинской вступает в борьбу с деструктивным рационализмом Обломова. И хотя его деструктивный разум целиком погружен в прошлое, находится во власти воспоминаний, сформированных с детства стереотипов восприятия и осознания действительности, слушается близких к инстинктам чувств, он тем не менее пересиливает. Чем же отвечает находящееся под властью всего этого сердце Ильи Ильича?