Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Что же жизнь? «Он торжествовал внутренно, что ушел от ее докучливых, мучительных требований и гроз, из-под того горизонта, под которым блещут молнии великих радостей и раздаются внезапные удары великих скорбей, где играют ложные надежды и великолепные призраки счастья, где гложет и снедает человека собственная мысль и убивает страсть, где падает и торжествует ум, где сражается в непрестанной битве человек и уходит с поля битвы истерзанный и всем недовольный и ненасытный. Он, не испытав наслаждений, добываемых в борьбе, мысленно отказался от них и чувствовал покой в душе только в забытом уголке, чуждом движения, борьбы и жизни.

А если закипит еще у него воображение, восстанут забытые воспоминания, неисполненные мечты, если в совести зашевелятся упреки за прожитую так, а не иначе жизнь — он спит неспокойно, просыпается, вскакивает с постели, иногда плачет холодными слезами безнадежности по светлом, навсегда угаснувшем идеале жизни, как плачут по дорогом усопшем, с горьким чувством сознания, что не довольно сделали для него при жизни.

Потом он взглянет на окружающее его, вкусит временных благ и успокоится, задумчиво глядя, как тихо и покойно утопает в пожаре зари вечернее солнце, наконец, решит, что жизнь его не только сложилась, но и создана, даже предназначена была так просто, немудрено, чтоб выразить возможность идеально покойной стороны человеческого бытия.

Другим, думал он, выпадало на долю выражать ее тревожные стороны, двигать создающими и разрушающими силами: у всякого свое назначение!

Вот какая философия выработалась у обломовского Платона и убаюкивала его среди вопросов и строгих требований долга и назначения! И родился и воспитан он был не как гладиатор для арены, а как мирный зритель боя; не вынести бы его робкой и ленивой душе ни тревог счастья, ни ударов жизни — следовательно, он выразил собою один ее край (выделено нами. — С. Н., В. Ф.), и добиваться, менять в ней что-нибудь или каяться — нечего.

С летами волнения и раскаяние являлись реже, и он тихо и постепенно укладывался в простой и широкий гроб остального своего существования, сделанный собственными руками, как старцы пустынные, которые, отворотясь от жизни, копают себе могилу»[278]. И «грезится ему, что он достиг той обетованной земли, где текут реки меду и молока, где едят незаработанный хлеб, ходят в золоте и серебре»[279].

Илья Ильич Обломов, любимый нами за чистую, как хрусталь, душу, за доброту и сердце, глубокое, как колодец, умирает. Что остается после него и каков ответ на неявно, но постоянно звучащий вопрос: как возможна обломовщина и есть ли против нее противоядие?

Дети Пшеницыной выросли, и старший, Ванюша, служит, а младшая, Маша, вышла замуж. Третий ребенок — сын Агафьи Матвеевны и Ильи Ильича, Андрюша, названный так в честь Штольца, с согласия вдовы взят на воспитание Андреем Ивановичем и Ольгой Сергеевной. И из него со временем выйдет толк, тем более что и старая Обломовка обновляется — она сделалась станцией, через реку построен мост и скоро начнут заводить школы и учить в них крестьянских детей.

Впрочем, может быть главное, что оставляет после себя Обломов, — это осмысленная жизнь его жены Агафьи Матвеевны Пшеницыной. После смерти Ильи Ильича, сообщает повествователь, она поняла, что ее настоящая жизнь кончилась. Но также она поняла, что «навсегда осмыслилась и жизнь ее: теперь уж она знала, зачем жила и что жила не напрасно.

Она так полно и много любила: любила Обломова — как любовника, как мужа и как барина; только рассказать никогда она этого, как прежде, не могла никому. Да никто и не понял бы ее вокруг. Где бы она нашла язык? …На всю жизнь ее разлились лучи, тихий свет от пролетевших, как одно мгновение, семи лет, и нечего было ей желать больше, некуда идти»[280].

Может быть, и от обломовщины можно излечивать любовью? И вся трагедия судьбы Ильи Ильича в его несостоявшемся спасении Обломова Ольгой Ильинской, в том, что оба они неверно и неумело пользовались своим сердцем и разумом? Кто знает… Впрочем, в поисках ответа Гончаров дает нам еще одну подсказку, сообщая историю любви Ольги и Андрея Ивановича. Обратимся же к ней.