Русское мировоззрение. Смыслы и ценности российской жизни в отечественной литературе и философии ХVIII — середины XIX столетия

В символико-притчевом развитии сюжета Му-му — это, конечно, не только кличка собаки. Таково имя речи немого Герасима, актуализация его духовно-речевого контакта с естественным миром природы — деревни — земли, что в конце концов определяет содержание его крестьянской натуры. В карикатурном мире городской дворни, где даже самый близкий по естественной беззлобности и простодушию Герасиму человек — Татьяна — претерпевает мерзкие превращения из-за стараний «немецкой» челяди, Му-му, а точнее, му-му — сквозное послание от Герасима прямо природе.

В движении сюжетной линии «Герасим — Му-му» формируется, может быть, главная проблема повествования. Действительно, отчего сильный, разумный, привязанный к собачке Герасим не спасает собаку, а, напротив, собственными руками опускает ее в реку? Кто мешает немому уйти в деревню вместе с собачкой? Барыня, дворня, рабская покорность самого дворника?

Прямого указания погубить собачку барыня не дает. К страшному, кажется, решению Герасим приходит сам, может быть введенный в заблуждение дворецким Гаврилой. В верхнем течении сюжета обещание избавиться от собаки должно быть выполнено — Герасим никогда не нарушает данного им слова. Не уходит из верхнего сюжетного слоя и мотив привычки к рабскому исполнению приказаний господина. В этом толковании протест Герасима — исполнение указания собственными руками и уход его из города.

Мы уже говорили о том, что изначальный конфликт Герасима с барыней как конфликт естественного с искусственным, деревни с городом, живого с мертвым непримирим и неразрешим по авторскому замыслу. Этот конфликт может лишь приутихнуть, но не исчезнуть навсегда. Он все время обретается в глубине сюжета. Похоже, Герасим — игрушка в руках внешних, манипулирующих им сил. Его «привезли», ему «купили сапоги», «сшили кафтан», ему «дали метлу и лопату», его «определили дворником», «взяли, поставили», «мчат» и т. д. В чем проявляется собственная социальная активность немого? В том, что он исправно исполняет обязанности дворника? Не только, Герасим покорен в «руках» барыни, как покорна, на первый взгляд, природа в «руках» социума, втайне накапливающая в себе энергию взрыва и живущая, на самом деле, вне социума, в самом человеке как животном существе. Такова жизнь стихии. И она не может сопротивляться правилам социума, его логике. Она их не приемлет. Когда Герасим встречается с такой логикой, он просто машет рукой. Вот он видит Татьяну, по наущению челяди притворившуюся пьяной. «Герасим постоял, поглядел на нее, махнув рукой, усмехнулся и пошел, тяжело ступая в свою каморку…»[550] «Он хотел проводить ее до заставы и пошел сперва рядом с ее телегой, но вдруг остановился на Крымском Бреду, махнул рукой и отправился вдоль реки…»[551] Здесь не рабская покорность событию, а, скорее, понимание безнадежной испорченности мира, находящегося по ту сторону природы.

Отметим, что именно в этой сюжетной точке — после прощания с Татьяной — начинается история с Му-му. Дар Природы — иначе и нельзя, кажется, понимать произошедшее. «Дело было к вечеру. Он шел тихо и глядел на воду. Вдруг ему показалось, что что-то барахтается в тине у самого берега. Он нагнулся и увидел небольшого щенка, белого с черными пятнами, который, несмотря на все старания, никак не мог вылезть из воды, бился, скользил и дрожал всем своим мокреньким и худеньким телом…»[552]

Во-первых, река принесла возвращение к некой гармонии с миром природным. Во-вторых, река отрезала, отделила немого от «немцев». Навсегда. Показала непримиримость этих миров. И далее эта непримиримость становится все более очевидной и неразрешимой, особенно ярко проявившись в том ужасе, который испытывает собачка, встретившись с барыней: «очень испугалась и бросилась было к двери», «задрожала и прижалась к стене», «тоскливо оглядывалась кругом и не трогалась с места», «даже и не понюхала молока и вся дрожала и озиралась по-прежнему», «судорожно повернула голову и оскалила зубы»[553]. Это страх живого перед неподвижным ликом мертвого. Здесь не может быть примирения, а тем более насильного. Мертвое теснит живое. Когда Герасим прячет собачонку, на него ополчается весь городской дом барыни. Эти «людишки в немецких кафтанах» слились, съединились со Смертью, душевно погубленные страхом перед нею. Уход Герасима из этого мира есть уход в природное навсегда. Социальное отвергается в том виде, в каком оно здесь существует. Му-му одновременно и жертва этому миру, и возвращение в нутро природы. Потопление Герасимом собачки выглядит как обряд, обряд ухода-возвращения.