Тема «русского бунта» впервые возникает у Пушкина в «Дубровском», романе, как мы помним, неоконченном, может быть, по причине того, что писателю не удалось примирить мелодраматическую фабулу с размышлениями о природе мятежного русского менталитета. В нашем кино есть две наиболее известные экранизации романа. Первая, уже упоминаемая нами, — картина 1935 г., сделанная А. В. Ивановским. Вероятно, потому что Ивановский начинал как оперный режиссер в театре Зимина (Москва), у него и картина отдает оперой на темы восстания русского крестьянства против крепостного права. Режиссеру и мелодрама не мешает, поскольку в «оперном» подходе линии сюжета оказываются равнозначными. Создатели фильма выпрямляют мужицкий мятеж, лишая его той трагедийной многозначности, которой он насыщен в «Дубровском», не говоря уже о «Капитанской дочке». В фильме становится очевидным, что молодой Владимир Андреевич нужен его восставшим крепостным в качестве предводителя лишь формально. На самом же деле он таковым не является, поскольку занят исключительно выяснением своих отношений с Машей Троекуровой, ее отцом и престарелым женихом князем Верейским. Презентабельная фигура романтического Бориса Ливанова оказывается здесь несколько тяжеловатой и, к сожалению, лишней. Действительным вожаком крестьян становится, по фильму, кузнец Архип, чем-то напоминающий в этой роли то ли Пугачева, то ли Чапаева. Авторы фильма полагают, что крестьяне Пушкина достаточно мировоззренчески созрели, чтобы обойтись без самозванцев, а тем более без романтически настроенного дворянина Дубровского. Они оставляют его, раненного коварным Верейским, в своем убежище, а сами идут сражаться с регулярными войсками под предводительством все того же кузнеца Архипа. И сражение их протекает настолько успешно, что они исправляют «ошибку» поверженного шальной пулей Дубровского. Крестьяне врываются в хоромы ненавистного Троекурова и сурово наказывают его по примеру восставших мужиков из «немого» фильма Рошаля «Господа Скотинины».
Так победоносно завершается экранизация незавершенного романа Пушкина. Ее «недочеты» кажутся настолько очевидными, что о них, кажется, не стоит особенно долго говорить. Классовый утопизм, заставляющий крестьян XVIII в. идейно подрасти до уровня персонажей произведений социалистического реализма (к каковым, собственно, можно отнести и фильм Ивановского), явно не согласуется с оригиналом.
В то же время нельзя не видеть, что бунтующие крестьяне у Пушкина действительно во многом равнодушны к своему дворянскому предводителю. Дистанция между молодым Дубровским и его крестьянами с развитием сюжета становится все более очевидной. Им мало внятны те представления о чести, которыми он руководствуется, а тем более непонятны его личные переживания. Связь между взбунтовавшимся «народом» Дубровского и им самим, с точки зрения «народа», держится на том, что он их барин, а Троекуров — чужой.
В русской классике, кстати говоря, существуют сюжеты, где крестьяне под предводительством «своего» барина охотно отправляются громить имение «чужого» (вспомним например, классическую «Семейную хронику» С. Аксакова), ничуть не мучаясь нравственными вопросами или вопросами права и справедливости. При этом они всю ответственность подсознательно возлагают на «своего» барина, предводительствующего ими в погромах в свою пользу.
Вместе с тем у Пушкина есть и другой важный мотив, не вполне отчетливо, может быть, звучащий, но активно эксплуатируемый советским кинематографом, — мотив почти инстинктивной ненависти крепостного крестьянина к своему барину, к господскому сословию в целом. У того же Аксакова, а затем позднее в прозе Н. Щедрина встречаем сюжеты, где дворня, натерпевшаяся от своего тирана (или тиранки), самым бесчеловечным способом расправляется с обидчиком. Мотив обиды, мести за жестокость и несправедливость хорошо просматривается в картине Ивановского. Но здесь эта месть носит классово осознанный характер, что является, конечно, сильным преувеличением по отношению к пушкинской концепции русского бунта, «бессмысленного и беспощадного».
Более серьезной попыткой в рассмотрении этой проблемы следовать за Пушкиным является телефильм В. Никифорова «Дубровский» («Благородный разбойник Владимир Дубровский», 1989), поставленный по интересному сценарию Евг. Григорьева и О. Никича. Фильм представляется нам неровной, но одной из наиболее удачных попыток понять суть пушкинских поисков и как историка, и как художника.