Русское мировоззрение. Смыслы и ценности российской жизни в отечественной литературе и философии ХVIII — середины XIX столетия

Первое, что мы бы отнесли к удаче фильма, — это определенность мировоззренческих задач, поставленных перед собой кинематографистами. Вероятно, еще на уровне сценария их интересовала природа бунта, как она предстает прежде всего в пушкинской прозе, а затем и в самой отечественной истории. Фильм открывается довольно подробной картиной жизни помещика Троекурова, построенной исключительно на беспредельном своеволии и диком нраве неуемного барина. Список его забав несколько расширен по сравнению с тем, что находим у Пушкина. Он имеет в своем распоряжении, например, персону восточной наружности, большого специалиста в деле истязания человеческой плоти — «предмета», как выражается Троекуров. Через какое-то время барину придется потерять своего виртуозного истязателя, поскольку обиженные им дворовые забивают своего мучителя до смерти.

Вообще, в фильме довольно точно передается психология дворового человека с его пограничным положением между барином и собственно трудовым крестьянином. Положение это развращающе действовало на дворового, ставило его в многократно более униженное положение, чем крестьянина, который был независимее хотя бы потому, что являлся для господ более ценным «предметом», нежели дворовый. В фильме Никифорова дворовый люд представлен довольно разнообразно в смысле психологических типов. Авторы фильма пытаются показать, как в дворовом отражается своенравная натура барина, которого с азартом играет в этом фильме В. Самойлов.

Мы видим, как в крепостных подспудно копится злоба против Троекурова, злоба тайная, скрытая, иногда бессильная и от этого еще более калечащая человека. Мало того, авторы экранизации хотят, по-видимому, показать, что эта злоба («черная злоба», как называл ее Блок) — почти генетически присущее крепостному чувство, рождающееся, что называется, вместе с человеком. Поэтому между крепостными и барами, даже такими уважаемыми, как Андрей Дубровский, есть некое натяжение. Сюжет картины на это ясно указывает, и актеры строят свои образы в соответствии с данным конфликтом. Весьма трудно удержаться дворовым Дубровского от расправы над компанией Шабашкина, пришедшей отнимать имение у их хозяина. Причем нетерпение это граничит едва ли не с патологией, въевшейся в кровь и плоть людей, в их души.

Такое нравственно-психологическое состояние крепостных фактически есть продолжение образа жизни барина, но в иной ипостаси. Здесь следует особо остановиться на фигуре Кирилы Петровича Троекурова, каким его показывает Владимир Самойлов. Во-первых, при всем его злонравии этот «русский барин» — натура недюжинная, вероятно, по-своему талантливая, во всяком случае умеющая различать талант, одаренность в другом человеке. Во-вторых, ему, похоже, тесно в том пространстве жизни, в котором он принужден обретаться до скончания века, среди рабов, во всем ему потакающих. «Тоска, Миша!» — почти воет он, обращаясь на пике очередной оргии к своему любимцу-медведю. В самом начале фильма есть эпизод, когда один из услаждающих его дворовых талантов в красной плисовой рубахе поет весьма точно отображающую мировоззрение крепостного песню. «Ой, тоска такая! — стонет под рычанье медведя и лай собак барин Кирила Петрович Троекуров. — Тимофей, пой!» И Тимофей поет:

Не пытай ты меня, барин, отчего грущу,
А иначе ненароком я слезу пущу.
Не скажу тебе ни слова, хоть сажай в острог.
А грущу я оттого, что прежде добрым был.
Оттого что мало брата твоего губил.
Да усадеб ваших барских слишком мало жег.
Эх, горит головешка, только искры да жар!
Эх, горит головешка, головешки не жаль!..

Естественно было бы ожидать, что такая песня разозлит своенравного барина, и он обрушит свой гнев на голову осмелевшего слуги. Ан, нет! С этой песней у барина и дворового, оказывается, связан целый ритуал духовного братания. И этот обряд разворачивается на наших глазах. Похоже, слова песни ложатся на душу не только слуге, воспевающему крестьянский мятеж, но и барину они не чужды, а даже очень близки. Похоже, и дворового, и Троекурова объединяет некая общая тоска, идущая, может быть, от духовно-нравственной неустроенности обоих. Не за песню Троекуров положит Тимофея под плеть, а за то, что тот, в какой-то момент, откажется ее петь…

Так, в фильме вырастает образ всеобщей неустроенности и, пожалуй, сиротства, обездоленности и бар, и мужиков. Корни этой неустроенности заложены где-то глубоко в природе русского человека — похоже, именно так толкует эту проблему фильм Никифорова. Найти другое объяснение авторам картины не удается.