Русское мировоззрение. Смыслы и ценности российской жизни в отечественной литературе и философии ХVIII — середины XIX столетия

Нелюбовь авторов фильма к персонажам картины вызвана их абсолютным отрицанием бюрократического государства, которому все эти персонажи подчинены как своей безусловной сущности. Бюрократическое государство в картине Арабова — Лунгина — вот главное воплощение дьявольской сути. Его внушительная декорация заслоняет весь горизонт картины, выдавливая из нее воздух малейшего сочувствия персонажам. Нужно сказать, что это чуждо не только Гоголю, но и, в определенном смысле, несвойственно русскому миросознанию, готовому простить и по любить самую «опущенную» особь. Можно любить страну, родину, людей. Но государство любить нельзя, тем более такое, образ которого появляется в фильме Арабова — Лунгина. Создается ощущение, что в их художественном мире и страна, и родина, и народ, и даже природа не то чтобы заслоняются декорацией бюрократического государства, а ею вполне покрываются, а затем и подменяются. В таком художественном пространстве-времени сочувствовать, сострадать просто некому, тем более что государство в телесериале — дьявол во плоти. И эта плоть не только превращенный «Чичиков», но и весь мир города N, в котором этот бес совершает свои прыжки и строит свои гримасы.

Трактовка дьявольского образа города-государства в фильме — плод мировоззренческих установок определенного типа интеллигенции, воспитанной советским государством и оппозиционной ему. В рамках такого мировоззрения государство воспринимается как абсолютный виновник всех бед творческой личности и как абсолютный ограничитель ее свободы. В таком понимании государство становится не инструментом в регулировании социальных отношений по заданию граждан, а образом существования индивида, творцом и мерилом всех его жизненных проявлений. Вот почему создатели картины почти безотчетно увлекаются демонстрацией виртуозных скачков государством порожденного дьявольского миража, упуская из поля зрения авторскую ипостась художественного мира гоголевских произведений, присутствующую в них в форме лирического голоса. Особенно выразителен и важен этот «голос» в «Мертвых душах». Поэма без утопического лиризма, вносимого Автором, перестает быть Книгой о судьбах и путях России и становится бескрылой плутовской маятой, мелкой бесовщиной.

Создатели фильма предлагают удачный сценарный ход для плодотворного поворота сюжета картины. «Чичикова», запродавшего душу дьяволу и подобного самому дьяволу, преследует честный дознаватель-романтик Иван Афанасьевич Шиллер. Он проходит своеобразный испытательный путь на предмет совращения дьявольскими соблазнами, вроде генеральской шинели, больших денег и т. п. Поддастся искушению или нет? Из этого сценарного хода и возникает, собственно говоря, представление о некоем деле, сугубо уголовном, хотя и невероятном, мистическом. Но это еще и дело о «Мертвых душах».

Итак, перед нами нечто детективно-уголовное, но вместе с тем это детектив отчасти и литературоведческий, в котором делается попытка постичь тайну катастрофической незавершенности поэмы Гоголя.

Объект дознания молодого чиновника с самого начала обозначен и с уголовной, и с мистической стороны весьма недвусмысленно. По донесению прокурора, «открывшееся превышает человеческое разумение», «дело темное, противоестественное, противугосударственное». Однако обменивающиеся этой информацией Бенкендорф (арт. В. Симонов) и Дубельт (арт. В. Вержбицкий), а они тоже герои фильма, ничего дознавать не собираются. Ведь они, порождения дьявольского государства, все это и учинили, а «П. И. Ч.», то есть подставной «Чичиков», их посланец. Государство с самого начала картины обнажает свой дьявольский лик, а затем и свою архивную утробу с проживающей в ней все пожирающей Крысой. В дальнейшем образ государства-чудовища будет уточняться, детализироваться при неизменной вначале открывшейся доминанте. Все чиновники — «слуги дьявола», его марионетки, маски, подчеркнуто обнажившиеся на финальном бале-маскараде у губернатора. Все они вкупе выглядят многоголовым, но одноликим телом.

Гоголевские чиновники также составляют некое единство, их объединяет переживание, если можно так выразиться, имперского страха — перед грядущим разоблачением и наказанием. Эта вечная дрожь перед неизбежным разоблачением свыше и формирует ситуацию, когда «у страха глаза велики», и «сосулька», «тряпка» начинает диктовать правила поведения прожженным крючкотворцам. Интрига в том, что вся саморазоблачительная суета чиновников рождается из ничего, из миража — из блошиных прыжков совершенно пустого, но энергетически подкормленного чертом человечка. В нем и заключается дьявольская провокация гоголевского «Ревизора», как, впрочем, и «Мертвых душ», где таким провокатором страха выступает в конце концов Чичиков.