Русское окно

Сегодня вечером мы вышли не по плану. Попытались. Поезда были точны, плюс-минус пару минут. Экран «тошибы» светился. Мы хотели малость, полетом ангелом, осмотреть палубы буксиров на Эльбе, проникнуть в открытые окна кубиков квартир. Не получилось. Но это не значит, что мы отказались от идеи. Просто не вышло. Мы сгорали от желания обнять пейзаж, быть во всех и со всеми. Это не великодушие. Наша душа соткана из другой материи. Если бы можно было не опускать занавес, продлить действие, в котором мы существуем, неважно, в каких костюмах расхаживаем по сцене, не уставая от аплодисментов – люстры погашены. Публика дышит, Она и Он спят, над Эльбой светает, видения в нас, стога снов укрыты бессонницей. Мы блуждаем походкой лунатика.

Ночной обход города: бары Санкт-Паули, пустые поезда, склады в порту, опоясанные каналами. Спуститься к Альтоне, и далее, в тихие кварталы вилл с черепичными крышами. Законсервированное время гугенотов. Еще глубже, в века карнавалов и войны крестоносцев. Прозрачные лица северян, морщины покорности.

Частная больница в глубине парка. Под утро кто-то уходит, шаги не слышны, только облачко пара раздвигает губы. В комнате дежурной сестры светло – горизонтально семь букв: город в Анатолии; три – имя гитариста Сеговии; два по горизонтали – гигантское дерево в Северной Америке. Смена в семь. Время последнего обхода.

По пустой улице скользит черный лимузин. В памяти шофера оседают фразы из доверительных разговоров, капает вода в подземных пещерах. Нет, ты только представь, сколько космосов дышит рядом с тобой. И ты хочешь обо всем этом узнать. С ума сойдешь от этого. Сколько перегородок, секций, направлений. Выжимки из стихов, перламутровые амулеты, пещерные рисунки Альтамиры. В городе Ганзы все откладывается веками. Чердаки ломятся от добычи. Тюки хлопка, деловая древесина, мешки зерна, пряности, китайский фарфор древних династий. Подвалы тонут. Зеркала помнят. Щурятся близорукие глаза, счета, дрожащие руки ростовщиков. Беги вовремя. Вблизи стихи не рассмотреть.

Каждый день начинаешь жизнь сызнова. Сколько вероятных встреч парит в воздухе. Молодой человек в поисках любви. Так назывался один из романов Зингера. И продолжает так называться. И ты все еще молодой человек. Утренний кофе. Вид на Делфт. Шагалов скрипач на крыше. Все это мое. Интересно, другие тоже постоянно сопровождают свои намерения разговорами с самим собой? Голос нейтрального рассказчика тоже мой. Лучшая часть меня – снаружи. Среди других моих я есть тот, за которым я слежу. Представь, как это ужасно, остаться без этого голоса. Петух с окровавленной головой, следы боя на песке ринга. Дрезина на сибирской магистрали. Может, когда-нибудь начать оттуда? Из какого-то неопределенного времени, без четких пространственных координат. Только магистраль и бесконечная тайга. Космос, зачатый во взгляде ребенка с чувствительными струнами.

Может, я слишком далеко зашел? Мне была предназначена пыль городка в Воеводине, а я вот добрался до океана. Подними занавес, представление начинается. И не важно, что ты опять делаешь первый шаг.

Кинотеатр «Аполло» в Альтоне. Новый фильм Мэн Ло. Может, войти? Последний вечерний сеанс только что начался. Отзыв Мелике, совсем короткий, несколько кадров в Альстерском парке, потом улицы Таллина. Углы, площади и фасады, кто знает когда взятые в долг. Краешек широкого декольте хлопчатобумажной майки открывает полные груди кассирши. Два выдающихся рельефа тела. Места не нумерованные, говорит она. Неразмотанный целлулоид ее истории принадлежит кому-то другому. Его глотает мрак зрительного зала.

Покинув через два часа кинотеатр «Аполло», Руди с облегчением вдохнул свежий воздух. Не только потому, что покинул темный зал, но и избавился от плесени замка, в котором происходило действие фильма Мэн Ло. История о стороже, который на протяжении многих лет еженощно все тем же маршрутом обходит залы дворца, превращенного в музей. Жизнь в гробнице вызывает мысли, которые провожают его во внешний мир. Лица с портретов оставляют более четкий след в памяти, чем те, кого он время от времени встречает во время остатков жизни вне замка. Тоскливая история завершается в момент, когда последний собственник замка – молодой граф, погибший на дуэли, портрет которого висит на парадной лестнице – внезапно начинает говорить в углу спальной хранителя музея, с того места, где много лет стояло зеркало, которого там сейчас нет. Присутствует все, все остается там, где пребывало годами.