Русское окно

Воздух насыщен озоном, улицы мокрые от дождя, который, очевидно, выпал во время сеанса, шуршание автомобильных шин, блеск рекламы и свет фар, освещенная летящая улица – весь этот космос проваливается в еще одну ночь, наполненную ожиданием. Руди тонет в калейдоскопе гамбургского вечера, продолжая мысленно оставаться в пространстве фильма Мэн Ло. А оттуда всего лишь шаг до квартиры на площади Листа в Пеште. Из какого-то залива Сониной семейной истории всплывает музей, и уже в следующее мгновение взволнованная память находит имя художника, акварели которого были картинками ее детства. Герман Фогель. Он навсегда закрыл глаза в Казахстане, в больнице колхоза имени Буденного, там, где врачом работал дедушка Сони, Кальман Надь. Сельские дома, пустые дворы и окна с форточками, в которые выглядывали головы животных, птицы и люди. Соня сказала, что на одной акварели разглядела портрет своего дедушки. Она росла с этими миниатюрными акварелями. И не только выросла с ними, но ее родители тайком продали их музею в Бремене, что дало им возможность достойно пережить русскую оккупацию.

До Бремена поездом всего час или два. Завтра отправиться в путь. Осмотреть музей Германа Фогеля. Художник по фамилии Птица. Какая перспектива. Он с настоящей высоты смотрел на мир. Далекий, но такой близкий.

Руди прогулялся по Репербану, выпил пива в баре, обменялся несколькими словами с парнем за стойкой, угостил выпивкой девушку, которая вдруг оказалась рядом с ним, сказал, что уезжает на два-три дня, а после возвращения найдет ее. Собирается недалеко, в Бремен, завтра рано утром, он художник, осматривает музеи. Что пишет? Чужие окна. Да, она правильно расслышала. Присваивает их, вдыхает в них новую жизнь. Почему она решила, что он вор? Взглядами не крадут. Взгляд только продолжает, достраивает, обновляет. На севере другой свет, там небо ниже. Меня зовут Руди. А тебя? Алиса. Однажды ночью на Репербане я слышал твое имя. Какой-то матрос звал тебя. Два месяца назад, я тогда только приехал в Гамбург. Ты думаешь, я – девица с Репербана? Она засмеялась и опустила ладонь на колено Руди. Знаешь ли, я работаю без сутенера, совершенно самостоятельно. Не припоминаю, когда в последний раз была на Репербане. Я разрабатываю текстильный дизайн для фирмы, которая изготавливает галстуки и платки. Придумываю рисунки. Для этого необходимо вдохновение. Я нахожу его в перемене окружения. И поэтому ты сегодня здесь? Именно. А ты завтра утром едешь в Бремен.

И прежде чем Руди умел произнести следующую фразу, Алиса сказала, что его рука – не рука художника. Я матрос. Как найти тебя в следующий раз? Очень легко, я дам тебе свой телефон. Это не пальцы моряка, сказала она, когда Руди записывал ее номер. Все равно, кем бы я ни был, через пару минут стану просто рисунком.

«У веселого сапожника»

Почему я ушел? Чтобы придерживаться плана? В Бремен можно поехать и в другой день. Странная девушка. Не проститутка. Что же ей, одной, надо на Репербане? Мне показалось, что она нетерпелива. Наверняка ждет кого-то. Надо было дать ей закончить встречу. Она подошла ко мне. Какой жест. Уйти от такой особы. Кто знает, что я упустил? Позвоню ей через несколько дней, когда вернусь из Бремена. И почему надо ехать именно утром? Все накалываю в памяти, вместо того чтобы просто записать. С мамой не разговаривал почти месяц. Я просто ставлю над собой безумный эксперимент. Пересаживаюсь из одного горшка в другой. Блуждаю, никак не могу пустить корни. Как будто на это можно решиться. Голая жизнь, как сказал бы Вернер. Если я продолжу с этим, то потрачу все деньги за год. А потом? Ничего, вернусь. С сумкой, полной образцов.

Он вновь почувствовал опьянение, сладкое волнение матроса на палубе выходящего в море корабля, неясные очертания причалов во времени, которое еще предстоит потратить. Он был спокоен, исполнен силы, разлит по эскизам будущих событий. Каждый вид, ухваченный его взглядом, переполнял его красотой, каждая мысль существовала сама по себе. Ребро Адама, из которого сотворят Еву.