Русское окно

С недавних пор мы работаем с новым поставщиком, господином Карасеком, сказал Арно. Наши клиенты преимущественно зажиточные люди и не допускают, чтобы людей хоронили в картонной обуви. Обувь всегда является проблемой, когда покойника переодевают для погребения. Стопы распухают, нужны туфли на размер, а то и на два больше. В последний путь отправляются в сапогах-скороходах, пошутил Арно. Идеальный размер – сорок четвертый.

Обувь вы покупаете заранее?

Мы держим только мужскую обувь, причем исключительно черную. Женские туфли, летние, мы легко переделываем, но с зимней бывают проблемы. Потому и просим семью покупать самостоятельно. Мужчин, как правило, хороним в темных костюмах. Подбор цвета женских платьев неизмеримо сложнее, и мы не в состоянии предложить нашим клиентам адекватную женскую обувь.

Руди выпил коньяк. Тоска, которая постоянно возрастала в пути от Альтоны до «Парадиза», резко отступила. Вот и наша жизнь, мысленно произнес он, и налил себе еще немного коньяка. Арно улыбнулся, себе он больше не может позволить, потому что за рулем. Через час надо возвращаться на машине в город. Самое главное – двигаться, каждая дорога куда-то ведет. Это опять был голос Богдана. Нет конца, парень, конец наступает, когда остановишься, разведешь мост, запрешься в башне, потому что пока идешь, существует какое-то окно, пусть даже маленькое окошко, в которое можно подмигнуть себе прежнему. Неужели это Руди улыбается растерянному парню? Самому себе до Будапешта, Мюнхена, Гамбурга? Себе на белградской пристани, когда с пустотой в груди разглядывает стальную конструкцию моста, а в это время по Карагеоргиевой улице гремит трамвай, бурлит жизнь? Светящиеся в ночи окна, и те, неосвещенные, темные дупла, за которыми вечно кто-то спаривается. Вызывающий отвращение у самого себя, суфлер, не осмеливающийся появиться из укрытия и заговорить своим собственным голосом. Что это был бы за день, если бы я не появился в Альтоне, не позвонил бы Арни, не поехал бы в Ворпсведе, не пустился бы? Снаружи только вывеска «Парадизо», внутри – весь мир.

Это работа, как и любая другая, говорит Арно. Открываете ящик холодильника, и появляется труп. Огромный карандаш, который писал себя, всю свою жизнь, пока она не закончилась.

Пойдемте, я хочу увидеть «Парадизо».

Пруд, это было первое слово, зафиксированное сознанием Руди, когда они спустились по лестнице в нижний уровень подвала, в помещение с просторным прямоугольным бассейном, наполненное тяжелым запахом химикатов. С двух более длинных сторон, у самых бортиков, стоят длинные столы. На одном из них лежит голое мужское тело, покрытое желтой морщинистой кожей. Его только что вынули из бассейна. Худой юноша в темном комбинезоне и зеленом прорезиненном фартуке вытирает губкой отекшее тело, правая рука которого свесилась с каменной столешницы. У юноши на руках хирургические перчатки. Арно представил его, Бруно только кивнул головой и продолжил работать.

Наш дирижер, сказал Арно.

Бруно или мертвец, подумал Руди. Этой немой симфонией дирижирует Бруно. Он целиком отдается своему делу. Толстый Франц стоит рядом со шкафом и что-то ищет в его выдвижном ящике. Вынимает несколько щеточек и две стеклянные посудинки, опускает их на стол у головы покойного. Потом пододвигает металлическую вешалку, на которой висит черный костюм, завернутый в прозрачную пленку.

Лицо старика с опущенными веками и полуоткрытым ртом, маска пустоты, которой Бруно, заканчивая обработку, ловкими пальцами формирует улыбку. На столе черно-белая фотография, портрет покойника.

Руди подходит к бассейну, в котором лежат два трупа, оба спиной вверх, так что сразу невозможно определить их пол. Но внимательно приглядевшись к головам, на одной из них он обнаруживает плешь. Тело мускулистое, широкоплечее, пропорциональное. Атлет, подумал Руди. На другой голове длинные пряди седых волос, расплывшиеся по поверхности воды, вялые бедра, наросты на руках и икрах, словно в теле нет скелета, а само оно сформировано из белой массы, готовой рассыпаться при касании.

Отравилась лекарствами, говорит Арно и подходит к Руди. Семь дней пролежала мертвой в квартире. Похороны на следующей неделе, будет дожидаться их в холодильнике.

Как здесь холодно, говорит Руди.

Надо было что-нибудь накинуть. Впрочем, мы сейчас выходим.

Руди прощается с Бруно и Францем кивком головы. Оба они заняты облачением дирижера. Только сейчас, когда он обратился к ним со словами, они отвечают ему. Бруно даже улыбнулся и поднял руку, в которой держит галстук-бабочку.

Похоронят его во фраке, говорит Арно. Пойдемте, я вам покажу кое-что.

Арно отводит Руди в другой конец помещения, в углу которого стоит огромный холодильник. Он напоминает ларь. Сбоку два ряда по три ящика. Арно тянет за ручку среднего ящика в верхнем ряду. Появляются голые стопы с крупными кривыми пальцами. Механизм ящика опирается на широкие колесики, скользящие по глубоким желобам на дне холодильника. Арно останавливает ящик на уровне живота мертвеца. Усохший пенис на слипшихся бедрах.