Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

В актив Павлу вроде бы нужно поставить Акт о престолонаследии, впервые в русской истории чётко определивший порядок передачи российской короны по прямой мужской линии, «дабы государство не было без наследников, дабы наследник был назначен всегда законом самим, дабы не было ни малейшего сомнения, кому наследовать». Также Акт впервые вводил понятие регентства и срок совершеннолетия монарха — 16 лет. Но закон этот фактически не заработал. Александр I, вступая на престол через труп отца, внёс в текст о присяге оговорку, согласно которой присяга приносилась государю и наследнику престола, «который назначен будет». Т. е. это было возвращением к петровскому закону о престолонаследии и отказом от павловского Акта, по смыслу которого наследником автоматически становился Константин Павлович.

Добрые намерения Павла Петровича тонули в сумбурном стиле его управления. Патологическая переменчивость его нрава создавала в делах «хаос совершенный» (А. Р. Воронцов). Льющиеся как из рога изобилия указы нередко противоречили друг другу. Канцлер А. А. Безбородко как-то в одно утро получил три различных по смыслу монарших распоряжения по одному и тому же предмету. Метания во внешней политике — от войны с Францией до союза с ней против Англии с отправкой донских казаков в поход на Индию — всем хорошо известны. Цесаревич Александр Павлович писал в сентябре 1797 г. своему бывшему учителю Ф. С. де Лагарпу: «Во всём… решительно нет никакого строго определённого плана. Сегодня приказывают то, что через месяц будет уже отменено. Доводов никаких не допускается, разве уж тогда, когда всё зло совершилось. Наконец, чтоб сказать одним словом — благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами: существует только неограниченная власть, которая всё творит шиворот-навыворот. Невозможно перечислить все те безрассудства, которые были совершены; прибавьте к этому строгость, лишённую малейшей справедливости, большую долю пристрастия и полнейшую неопытность в делах. Выбор исполнителей основан на фаворитизме; достоинства здесь ни при чём. Одним словом, моё несчастное отечество находится в положении, не поддающемся описанию».

Культ дисциплины, доведённый до абсурда, заставлял дворянство толпами бежать из армии. Саблуков вспоминает: «Стремительный характер Павла и его чрезмерная придирчивость и строгость к военным делали… службу весьма неприятною. Нередко за ничтожные недосмотры и ошибки в команде офицеры прямо с парада отсылались в другие полки и на весьма большие расстояния. Это случалось настолько часто, что у нас вошло в обычай, будучи в карауле, класть за пазуху несколько сот рублей ассигнациями, дабы не остаться без денег в случае внезапной ссылки. Мне лично пришлось три раза давать взаймы деньги своим товарищам, которые забыли принять эту предосторожность. Подобное обращение, естественно, держало офицеров в постоянном страхе и беспокойстве, благодаря чему многие совсем оставляли службу и удалялись в свои поместья, другие же переходили в гражданскую службу… Из числа ста тридцати двух офицеров, бывших в Конном полку в 1796 году, всего двое (я и ещё один) остались в нём до кончины Павла Петровича. То же самое, если ещё не хуже, было и в других полках, где тирания Аракчеева и других гатчинцев менее сдерживалась, чем у нас».

Но попасть под горячую царственную руку можно было и вне службы. «Придворные балы и празднества стали опасной ареной, где рисковали потерять и положение, и свободу. Императору вдруг приходила мысль, что к особе, которую он отличал [А. П. Лопухиной], или к какой-нибудь даме из числа её родственниц или близких к ней относятся с недостаточным уважением и что это было следствием коварства императрицы; и он тотчас отдавал приказ немедленно удалить от двора того, на кого падало его подозрение. Предлогом для этого мог послужить и недостаточно почтительный поклон, и то, что невежливо повернулись спиной во время контрданса или ещё какие-нибудь другие проступки в этом роде. На вечерних балах и собраниях, так же как и на утренних парадах, подобные случаи влекли за собой события с несчастнейшими последствиями для тех, кто навлекал на себя подозрение или неудовольствие императора. Его гнев и его решения вспыхивали моментально и тотчас же приводились в исполнение» (Чарторыйский). Д. Н. Свербеев рассказывает, как на придворном балу в Михайловском замке император приревновал к Лопухиной молодого гвардейца И. И. Раевского. Несчастного тут же арестовали и отправили в закрытой повозке в Москву на главную гауптвахту. Благодаря хлопотам родных Раевского Павел его помиловал, но отставил от военной службы.