Русское воскрешение Мэрилин Монро

– Теперь вы догадались? Первая строчка на листке кем-то придумана и подставлена. И стало звучать, как будто самоубийца написал: «Я ухожу из сентября». А на самом деле… Его убили, я знаю!

Я сразу вспомнил темное окно на фотографии, которую мне показывал Фомин. Подумал, что такой отблеск от фотовспышки в окне мог получиться только поздно вечером или ночью, а не утром, в девять, когда партийцы приходят на работу. А ведь то фото снимал сам Фомин. Значит, он соврал мне. И я сказал:

– Пожалуй, так.

– Господи! Теперь они и меня убьют. Защитите меня, Николай!

Я не успел слова сказать, чтобы успокоить ее или заверить, что обязательно защищу ее. Она вдруг бросилась ко мне, обняла, прижалась телом и стала целовать в губы.

Я не сопротивлялся. Она попятилась к кровати, потянула меня за собой и мы упали на мягкие подушки.

Мы занимались с ней любовью не пять минут, а полчаса. Меня хватило на четыре раза. Хватило бы и на большее, после передышки, но мне очень нужно было к Ленину.

Я встал и начал одеваться.

– Куда они поехали? – спросил я.

– В Мавзолей Ленина, на Красной площади. Ты знаешь, где это находится? – спросила она меня на полном серьезе. – Я ужасно боюсь покойников, поэтому не поехала. Ты рад, что я осталась?

18. Живой и мертвый

Я помчался на своем «Харлее» на Красную площадь. Никто за сто лет так не опаздывал в Мавзолей, где вечным сном спал Владимир Ильич Ленин, как я в это утро. Я бросил мотоцикл у Манежа, кинулся в Александровский сад и тут увидал хвост очереди в Мавзолей. Такой очереди в это место я не видал уже двадцать лет, с тех самых пор, как в Кремле спустили красный флаг с серпом и молотом, а подняли тот, который настоящие коммунисты зовут только «власовским». Очередь была толщиной в пятерых, заворачивала с Красной площади у Исторического музея и тянулась по всей аллее сада. Я побежал трусцой вдоль нее.

Не успевая разглядывать эти сотни лиц, я искал только голого йога Пурбу: его бы я не пропустил. Но йога нигде тут не оказалось. Так я добежал до Мавзолея – и не увидел никого из знакомых. Узнал только, и то по оранжевым одеждам, компанию кришнаитов. Их уже сторожил тут полицейский, – видно, они и тут пробовали кружиться и звенеть колокольчиками, да их быстро приструнили. Я побежал обратно, размышляя отчаянно, где их искать, и вдруг:

– Соколов, где вы там! – услыхал я раздраженный голос Фомина, во второй раз за это утро.

Тут стояли они все: и Ленин, и политбюро, и дружинники. Даже йог Пурба. Но йога я с трудом узнал даже сейчас, поэтому и пробежал мимо: он был в розовом женском пальто. Чтобы полицейские не вывели его из очереди, или даже не арестовали за неподобающее поведение в общественном месте, его убедили надеть пальто, любезно предложенное Мячевой. Но та была выше йога на две головы, ее пальто было ему до пят. Не были видны даже его голые ноги, а только блестящие узкие туфли.

Оба, Ленин и Пурба, мне радостно улыбались, и только члены политбюро неодобрительно поглядывали на меня. Но наша очередь уже подходила к Мавзолею, и как только началось ограждение из красного плюшевого каната, так все сразу посерьезнели и углубились в себя.

Я не был в Мавзолее Ленина с тех самых пор, как нас привела сюда пионервожатая во втором классе школы. Тут все осталось, как было, и даже вспомнилось далекое детское чувство, когда мы стали в гробовой тишине спускаться в священный склеп.

Внизу тоже ничего не изменилось. Только через столько-то лет мне показалось, что Ленин стал много моложе. Но, на самом деле, это я стал много старше. Невольно я взглянул на живого Ленина рядом со мной. Тот проходил мимо своего подлинника и оригинала с непроницаемым и спокойным лицом.

Вдруг рядом с ним мелькнуло что-то розовое и повисло на его локте. Неожиданно резкое в таком месте движение заставило заметивших это вздрогнуть. То был розовый рукав пальто Пурбы.

Я шел чуть сзади, но все видел и слышал. Пурба вдруг очень громко для этого места заговорил с живым Лениным на языке хинди и стал показывать ему свои ладони. Йог их поднимал к своему лицу: левую с прямыми пальцами, но правую с пальцами, согнутыми в фалангах, как в полукулаке. Владимир Ильич взглянул на эти ладони, и сразу перевел взгляд на стеклянный гроб. Я проследил его взгляд: живой Ленин смотрел на сложенные на груди руки мертвого Ленина, и лицо первого стало вытягиваться, в глазах мелькнул ужас. Я посмотрел туда же: левая ладонь мертвого была выпрямлена, но у правой пыльцы были согнуты в такой же полукулак.

Ленин с Пурбой так и застряли около стеклянного гроба. Из-за этого в медленной процессии вышла неприятная заминка. Но нашлась Мячева: толкнув меня, она протиснулась вперед, обеими руками обхватила щуплого йога, и как наседка крыльями, без слов, повлекла обоих мимо гроба.